Голод (пер. Химона)

Она живетъ на площади Олафа съ матерью, съ которой ри о чемъ нельзя говорить, потому что она глуха, что же тутъ удивительнаго, если она для развлеченія иногда ходитъ гулять?

— Конечно, — сказалъ я. Такъ зачмъ же спрашивать?

Я слышалъ по ея голосу, что она улыбается.

Нтъ ли у нея сестры?

Да, есть, старше ея. Почему я знаю?

Но она ухала въ Гамбургъ.

Давно?

Съ мсяцъ тому назадъ. Откуда я однако, знаю, что у нея есть сестра?

Я этого вовсе не знаю, я только спросилъ.

Мы помолчали. Мимо насъ прошелъ какой-то человкъ съ сапогами подъ-мышкой, а затмъ улица опять опустла. Въ Тиволи свтился рядъ цвтныхъ фонарей. Снгъ пересталъ итти, небо прояснилось.

— Боже мой, не холодно ли вамъ безъ пальто? — спросила она вдругъ и остановилась.

Сказать ли ей, почему у меня нтъ пальто? Разсказать ей о своемъ положеніи и оттолкнуть её тмъ отъ себя разъ навсегда? Нтъ — такъ пріятно итти рядомъ съ ней и поддерживать ее въ этомъ незнаніи, что я разсмялся и отвтилъ:

— Нтъ, совсмъ нтъ. — И, чтобъ перейти на другую тему, я спросилъ:

— Видли вы звринецъ въ Тиволи?

— Нтъ, — отвтила она, — а есть тамъ что-нибудь интересное?

Только бы ей не вздумалось пойти туда! Тамъ такъ свтло и много народу! Я ее только скомпрометирую: за мою плохую одежду и тощее, немытое лицо насъ обоихъ выпроводятъ; при этомъ она, пожалуй, замтитъ, что на мн нтъ жилета.

— О, нтъ, — сказалъ я, тамъ нечего смотрть. Тогда мн пришло въ голову нсколько счастливыхъ мыслей, остатки моего изсохшаго мозга. — Разв можетъ быть, интересенъ такой маленькій звринецъ? Да и вообще зври въ клткахъ не представляютъ для меня никакого интереса. Зври знаютъ, что люди стоятъ и смотрятъ на нихъ; они чувствуютъ на себ сотни любопытныхъ взглядовъ и конфузятся. Нтъ, я представляю себ зврей, которые знаютъ, что на нихъ не глазетъ, они лежатъ въ своихъ логовищахъ, вращаютъ своими блестящими зелеными глазами, лижутъ лапы и размышляютъ. Не такъ ли?

Да, она вполн со мной согласна.

Только зврь со своей своеобразной дикостью, съ своей пугливостью представляетъ что-нибудь особенное. Безшумные, крадущіеся шаги во мрак ночи, грозная непривтливость лса, крикъ мимо летящей птицы, втеръ, запахъ крови, шумъ листвы; пробуждающійся кровожадный инстинктъ…. поэзія безсознательнаго…

Но я боялся утомить ее. Сознаніе своей бдности опять охватило меня и принизило. Если бъ я былъ одтъ поприличне, я могъ бы доставить ей удовольствіе, повести ее въ Тиволи! Я не понималъ ее; какое удовольствіе могло ей доставить итти на Карлъ-Іоганнштрассе съ полуголымъ нищимъ! И что она вообще думаетъ? И съ какой стати я иду съ ней, охорашиваюсь и смюсь неизвстно чему? Затмъ я поддался этой нжной шелковистой птичк? Разв мн самому это не стоитъ страшнаго напряженія? Разв я не чувствую холода смерти въ сердц при каждомъ дуновеніи втерка. И разв безуміе не зарождалось въ моемъ мозгу оттого, что я такъ долго былъ лишенъ пищи. Она помшала мн итти домой и выпить немного молока, ложку молока, которую могъ бы удержать мой организмъ. Почему она не отвернулась отъ меня и не прогнала меня ко всмъ чертямъ?

Я пришелъ въ отчаяніе, безнадежность перешла всякія границы, и я сказалъ:

— Собственно говоря, вы не должны были итти со мной, сударыня. Я компрометирую васъ своимъ костюмомъ. Да, это правда, я серьезно говорю.

Она запнулась. Она быстро взглянула на меня и замолчала. Наконецъ, она сказала:

— Боже праведный! — больше она ничего не сказала.

— Что вы хотите этимъ сказать? — спросилъ я.

— Все равно… Но теперь недалеко. — И она ускорила немного шаги,

Мы завернули въ Университетскую улицу, издали виднлись фонари площади св. Олафа. Теперь она опять пошла медленне.

— Я не хочу быть нескромнымъ, — сказалъ я, — но не назовете ли вы мн ваше имя, прежде чмъ разстаться. И не подымете ли вы вуаль хоть на секунду, чтобъ я могъ васъ видть? Я буду вамъ такъ благодаренъ.

Пауза. Я ждалъ.

— Вы ужъ видли меня разъ, — сказала она.

— Илаяли! — воскликнулъ я.

— Что? вы меня однажды все утро преслдовали, до самаго дома. Вы были тогда навесел?

Я опять услышалъ въ ея голос смхъ.

— Да, — сказалъ я, — да, къ сожалнію я былъ тогда навесел.

— Какъ это нехорошо съ вашей стороны!

И я согласился, совсмъ уничтоженный, что это, дйствительно, было очень скверно.

Мы дошли уже до фонтана и смотрли на освщенныя окна дома № 2.

— Дальше вы не должны итти со мной, — сказала она, благодаря за сегодняшній вечеръ.

Я поклонился, я не смлъ что-либо сказать. Я снялъ шляпу и стоялъ передъ ней съ непокрытой головой. Протянетъ ли она мн руку?

— Отчего вы не просите пройтись со мной еще немного? — спросила она тихо, глядя на носокъ своего башмака.

— Боже мой! — воскликнулъ я съ жаромъ. — Боже мой, если бы вы это разршили!

— Да, но только немного.

Мы повернули назадъ.