Голод (пер. Химона)

— Кушайте на здоровье!

Я началъ сть, жадничая, проглатывая громадные куски, не разжевывая, зврски наслаждался, набивая себ ротъ. Я какъ людодъ разрывалъ мясо.

Служанка опять подошла ко мн.

— Не хотите ли чего-нибудь выпить? — И она нагнулась ко мн.

Я взглянулъ на нее; она говорила очень тихо, робко и потупила взоръ.

— Можетъ-быть, стаканъ пива, или что вы обыкновенно… если хотите….

— Нтъ, благодарю васъ! — отвчалъ я. — Теперь нтъ, я приду въ другой разъ.

Она ушла и сла за буфетъ; я видлъ только ея голову; удивительная двушка!

Покончивъ съ дой, я направился прямо къ двери; я почувствовалъ себя вдругъ нехорошо. Служанка встала. Я не хотлъ подойти къ ней близко, показать свое состояніе двушк, ничего не подозрвавшей; я быстро пожелалъ ей покойной ночи, кивнулъ головой и вышелъ.

Пища начинала дйствовать на меня; я ужасно страдалъ и не могъ ее надолго удержать. Въ каждомъ темномъ углу по дорог я извергалъ ее, тщетно борясь съ болями, я сжималъ кулаки, топалъ ногами, стараясь проглатывать куски, непринимаемые организмомъ, но все тщетно! Я забжалъ въ темныя ворота, нагнулъ голову и, ослпленный хлынувшими слезами, принужденъ былъ изрыгнуть весь свой ужинъ.

Я былъ вн себя отъ бшенства; рыдалъ и проклиналъ невдомыя силы, кго бы он ни были, которыя такъ преслдовали меня, и призывалъ на нихъ вс муки ада за ихъ подлость. Дйствительно, нужно сознаться, судьба моя была неблагородна, въ высшей степени неблагородна!.. Я подошелъ къ человку, глядвшему въ окно магазина, и спросилъ его, не знаетъ ли онъ какого-нибудь средства противъ застарлаго голода. Дло идетъ о жизни; больной не можетъ переносить бифштекса.

— Я слышалъ, что молоко помогаетъ, — отвчаетъ тотъ съ растеряннымъ видомъ;- кипяченое молоко. Для кого вы это спрашиваете?

— Спасибо, спасибо, — сказалъ я. — Это должно-быть очень хорошо, кипяченое молоко…

И съ этими словами я убжалъ.

Я зашелъ въ первый попавшійся ресторанъ и спросилъ себ кипяченаго молока. Я выпилъ его горячимъ — какъ оно было, жадно глоталъ каждую каплю, заплатилъ и вышелъ. Теперь домой.

Затмъ произошло нчто странное.

Около моихъ воротъ, у газоваго фонаря, въ яркомъ его свт стоитъ фигура, которую я узнаю еще издали — опять дама въ черномъ. Ошибка несмыслима; уже въ четвертый разъ встрчаю я ее все на томъ же самомъ мст. И стоитъ она неподвижно. Это кажется мн такимъ страннымъ, что я невольно замедляю шаги; мысли мои вполн въ порядк, но я возбужденъ; нервы разстроены посл такого ужина. По обыкновенію, я прохожу близко около нея, дохожу почти до двери и собираюсь войти. Тутъ я останавливаюсь. Вдругъ мн кое-что приходитъ въ голову. Не отдавая себ отчета, я поворачиваю и иду къ дам, смотрю ей прямо въ лицо и кланяюсь.

— Добрый вечеръ, сударыня!

— Добрый вечеръ.

Ищетъ ли она кого-нибудь? Я уже раньше встрчалъ ее на этомъ мст: не могу ли я быть ей чмъ-нибудь полезенъ. Впрочемъ, заране прошу тысячу извиненій за навязчивость.

Она, право, не знаетъ…

Въ этомъ двор никто не живетъ, кром меня и трехъ четырехъ лошадей; здсь находится конюшня и жестяная мастерская. Если она здсь ищетъ кого-нибудь, то, вроятно, ошиблась адресомъ.

Она отворачивается и говоритъ:

— Я никого не ищу, просто стою здсь; такъ мн вздумалось…

Вотъ какъ, это была просто фантазія стоять тутъ нсколько вечеровъ сряду. Это однако странно, и я начинаю недоумвать насчетъ этой дамы. Я ршилъ быть нахальнымъ. Я позвякалъ въ карман деньгами и безъ дальнйшихъ разсужденій пригласилъ ее зайти куда-нибудь и выпить стаканъ вина… принимая во вниманіе, что теперь зимнее время… или, можетъ-быть, она этого не хочетъ…

Нтъ, благодарю, это не годится. Но если я провожу ее немного, то она… Теперь такъ темно, и она боится возвращаться одна по Карлъ-Іоганнштрассе…

Мы тронулись въ путь; она шла по мою правую сторону. Странное и прекрасное чувство овладло мной, сознаніе близости молодой двушки. Всю дорогу я украдкой поглядывалъ на нее. Ароматъ ея волосъ, теплота тла, благоуханіе женщины, исходящее отъ нея, ея свжее дыханіе при поворот головы, все это захватывало меня, будило во мн чувственность. Я различалъ подъ вуалью полное блдноватое лицо и высокую грудь подъ плащомъ. Мысль о всей этой скрытой прелести, которую я угадывалъ подъ вуалью и подъ накидкой, смущала меня, длала меня счастливымъ, безъ всякой разумной причины. Я не могъ доле сдерживаться, я коснулся ея рукой; тронулъ ея плечо и засмялся. Сердце мое громко стучало.

— Какая вы странная! — сказалъ я.

— А что?

Во-первыхъ, у нея привычка простаивать вечера у конюшни только потому, что это приходитъ ей въ голову…

Однако, у нея могутъ быть на то свои причины. Кром того, она любитъ долго оставаться на улиц, такъ какъ не любитъ рано ложиться спать. А я разв ложусь раньше двнадцати часовъ?

Я? Если когда-нибудь боялся чего-либо на свт, то это именно ложиться раньше двнадцати часовъ.

Ну, вотъ видите! Она и длаетъ эти прогулки по вечерамъ, когда ей нечего длать; она живетъ на площади св. Олафа…

— Илаяли! — воскликнулъ я.

— Что вы сказали?

— Ясказалъ только «Илаяли»…но продолжайте!