Голод (пер. Химона)

Я раскрылъ глаза. И какъ я могъ держать ихъ закрытыми, разъ я не могъ заснуть?.. Вокругъ меня разстилается все та же темнота, все та же бездонная, черная вчность, которую тщетно пытаются охватить мои мысли. Съ чмъ бы ее сравнить? Я длалъ отчаянныя попытки, чтобъ найти слово такое жуткое, черное, чтобы оно чернило мой ротъ, когда я его произношу. Боже мой, какъ темно! И мн снова пришлось думать о гавани и о корабл, объ этихъ черныхъ чудовищахъ, игравшихъ тамъ и ждавшихъ меня. Они хотятъ притянуть меня къ себ и удержать и увезти меня чрезъ страны и моря, въ темное государство, котораго еще не видлъ ни одинъ человкъ. Мн кажется, что я на борт корабля и чувствую, какъ погружаюсь въ воду. Я ношусь въ облакахъ и все погружаюсь… Раздается хриплый крикъ ужаса, и я крпко цпляюсь за свою постель; я совершилъ опасное путешествіе, я носился по воздуху, какъ лоскутокъ матеріи. Какъ легко я себя почувствовалъ, когда ударился рукой о жесткую койку. „Вотъ такова смерть, — говорилъ я себ,- вотъ теперь ты умрешь“. Я лежалъ нкоторое время и думалъ, что теперь я приподнимаюсь на своей постели и спрашиваю строго: „Кто говоритъ, что я долженъ умереть? Разъ я нашелъ слово, я имю полное право самъ опредлить, что оно должно означать“…

Я сознаю, что я фантазирую, я прекрасно сознаю все. что говорю. Мое безуміе было бредомъ; не сошелъ ли я съ ума? Охваченный ужасомъ, я теряю сознаніе. И вдругъ у меня мелькнула мысль, не сошелъ ли я на самомъ дл съ ума. Въ ужас, я соскакиваю съ постели. Я иду, качаясь, къ двери, которую стараюсь открыть, нсколько разъ бросаюсь на нее, чтобъ выломать, ударяюсь головой о стну, громко стонаю, кусаю себ пальцы, плачу и проклинаю…

Все было тихо. Стны отбрасывали мой собственный голосъ. Я упалъ на землю, не въ силахъ дольше метаться по моей камер. Вдругъ я увидлъ высоко наверху, какъ-разъ передъ моимъ взглядомъ, срый квадратъ въ стн, блесоватый отблескъ, намекъ на дневной свтъ. Я чувствовалъ, что это былъ дневной свтъ, чувствовалъ каждымъ фибромъ своего существа. Ахъ; какъ я облегченно вздохнулъ! Я бросился плашмя на землю и плакалъ отъ радости, что вижу это милосердное сіянье, рыдалъ отъ благодарности, бросалъ окну воздушные поцлуи и велъ себя, какъ безумный. И въ эту минуту я вполн сознавалъ, что длалъ. Мрачность духа моментально исчезла, боль и отчаяніе прекратились, у меня не было желаній. Я поднялся съ полу, сложилъ руки и терпливо ждалъ наступленія дня.

„Что это была за ночь! И никто не слышалъ производимаго мною шума“, подумалъ я удивленно.

Впрочемъ, я находился въ особомъ отдленіи, высоко надъ всми арестантами. Меня считали безпріютнымъ статскимъ совтникомъ, если можно такъ выразиться. Въ очень хорошемъ настроеніи духа, направивъ взглядъ на становящуюся все свтле и свтле щель въ стн, я забавлялся тмъ, что разыгрывалъ изъ себя статскаго совтника, называлъ себя фонъ-Тангеномъ и держалъ рчь въ министерскомъ дух. Моя фантазія не изсякла, но я сталъ уже боле спокойнымъ. Если бы я не былъ такъ небреженъ и не забылъ бы дома своего бумажника! Могу ли я имть честь помочь господину совтнику лечь въ постель? И совсмъ серьезно, со всевозможными церемоніями, я подошелъ къ койк и легъ.

Теперь было такъ свтло, что я могъ узнать контуры своей камеры, и вскор я могъ уже различать тяжелые засовы двери. Это развлекало меня. Однообразная, возбуждающая, непроницаемая тьма, мшавшая мн видть самого себя, разсивалась; кровь успокоилась, и вскор я почувствовалъ, что у меня смыкались вки.

Меня разбудилъ стукъ въ дверь. Я поспшно спрыгнулъ съ постели и быстро одлся, моя одежда была еще сырой со вчерашняго дня.

— Вамъ нужно явиться къ „дежурному“, — сказалъ сторожъ.

„Значитъ, нужно пройти еще черезъ всякія формальности“, подумалъ я со страхомъ.

Я вошелъ въ большую комнату, гд сидло 30 или 40 человкъ, все люди безпріютные. Всхъ ихъ вызывали по-одиночк, по списку, и каждый получалъ карточку для дарового обда. Дежурный все время повторялъ стоявшему около него сторожу:

— Получилъ онъ карточку? Да, не забудьте раздать имъ карточки. Судя по ихъ виду, они очень нуждаются въ обд.

Я стоялъ, смотрлъ на карточки и очень желалъ получить одну изъ нихъ.

— Андреасъ Тангенъ, журналистъ.

Я выступилъ и поклонился.

— Какимъ образомъ, любезный, вы сюда попали?

Я повторилъ свое прежнее показаніе, представилъ ему вчерашнюю исторію въ лучшемъ свт, лгалъ съ большой откровенностью.

— Я немного покутилъ, къ сожалнію… въ ресторан… ключъ отъ квартиры забылъ…

— Да, — сказалъ онъ и разсмялся, — вотъ какія бываютъ дла! Хорошо ли вы спали?

— Какъ статскій совтникъ, сказалъ я, — какъ статскій совтникъ.

— Очень пріятно. — сказалъ онъ и всталъ. — До свиданія!

И я вышелъ.

Карточку! И мн карточку! Вотъ уже трое долгихъ сутокъ я ничего не лъ. Хлба! Но никто не предложилъ мн карточки, а у меня не хватало мужества попросить. Это вызвало бы подозрніе. Съ гордо поднятой головой, походкой милліонера я вышелъ изъ ратуши.