Я слышалъ, какъ лошади стучали въ конюшн, я могъ видть свое окно; но не могъ открыть воротъ и не могъ войти. Усталый и разозленный, я ршилъ вернуться на мостъ, чтобы разыскать ключи.
Дождь опятъ началъ итти, и я чувствовалъ, какъ за мою шею забгала струйка за струйкой.
У Ратуши мн пришла счастливая мысль: я отыщу полицейскаго, чтобъ мн открыли ворота. Я тотчасъ же обратился къ полицейскому и сталъ настоятельно просить его пойти со мной и впустить меня, если онъ можетъ.
Да, если онъ можетъ, то да! Но онъ не могъ! у него не было ключа. Полицейскій ключъ не здсь, онъ находится въ части.
— Что теперь длать?
— Да пойти въ какую-нибудь гостиницу и лечь спать.
— Въ гостиницу я не могу итти, у меня нтъ денегъ! Я покутилъ немного… въ ресторан… понимаете…
Мы постояли нкоторое время на ступеняхъ ратуши. Онъ думалъ и обдумывалъ что-то я разсматривалъ меня съ ногъ до головы. Дождь лилъ, какъ изъ ведра!..
— Пойдите въ часть и скажите, что у васъ нтъ пріюта, — сказалъ онъ.
Безпріютный, — это еще не приходило мн въ голову. Да, чортъ возьми, это была хорошая идея! И я поблагодарилъ городового за прекрасную мысль! Значитъ, мн просто нужно пойти и сказать, что я безпріютный?
— Да, очень просто!..
— Ваше имя? — спросилъ сторожъ.
— Тангенъ, Андреасъ Тангенъ.
Я не зналъ, зачмъ я лгалъ. Мои мысли какъ-то свободно блуждали и приносили мн всякія выдумки; это отдаленное имя пришло мн въ голову въ эту минуту, и я произнесъ его безъ всякаго расчета, я лгалъ безъ всякой нужды.
— Занятіе?
Гм… занятіе! Какое же было, собственно говоря, мое занятіе? Я хотлъ выдать себя сперва за жестяныхъ длъ мастера, но этого я не посмлъ. Я выдумалъ такое имя, которое не каждый мастеръ можетъ имть, и кром того я носилъ очки. Мн вздумалось быть нахальнымъ; я сдлалъ шагъ впередъ и сказалъ твердо и торжественно:
— Журналистъ.
Дежурный какъ-то вздрогнулъ прежде, чмъ это записать, а я сталъ у шкафа важно, какъ статскій совтникъ. Онъ поврилъ мн сразу. Это было удивительное зрлище — безпріютный журналистъ ночью въ ратуш.
— Въ какой газет вы сотрудничаете, господинъ Тангенъ?
— Въ Моргенблатт,- сказалъ я. — Къ сожалнію, я покутилъ сегодня немножко.
— Ахъ, объ этомъ не стоитъ говорить! — перебилъ онъ меня и прибавилъ, улыбаясь:- Если молодежь кутитъ… это вполн понятно…
Онъ позвалъ городового и сказалъ, приподнявшись и вжливо кланяясь.
— Отведите господина въ особое отдленіе, наверхъ. Покойной ночи!
Морозъ пробжалъ по спин при мысли о моемъ нахальств и я сжалъ кулаки, чтобы. не упасть духомъ.
Если бы я могъ не впутать, по крайней мр, въ это дло «Моргенблатъ». Я зналъ, что редакторъ Фриле будетъ скрежетать зубами, и когда ключъ заскриплъ въ замк, этотъ звукъ напомнилъ мн это по аналогіи.
— Газъ горитъ всего десять минутъ, — сказалъ мн полицейскій черезъ дверь.
— А зачмъ онъ тушится?
— Да, его тушатъ.
Я слъ на постель и услышалъ, какъ повернули ключъ второй разъ въ замк. Свтлая камера имла довольно уютный видъ. Я чувствовалъ себя какъ дома и все прислушивался къ шуму дождя. Ничего лучшаго и желать не нужно. Мое довольство росло; держа шляпу въ рук и смотря на газовый огонекъ на стн, я сижу на краю постели, мн нужно вспомнить вс отдльные моменты моего разговора съ полиціей.
Первое объясненіе, и какъ я его провелъ? Журналистъ Тангенъ и потомъ «Моргенблатгъ». Объ этомъ не можетъ быть и рчи. Что? до двухъ часовъ я былъ на Штифсгарден и забылъ дома ключъ и бумажникъ съ нсколькими стами кронъ. Отведите господина въ особое отдленіе…
Тутъ вдругъ газъ потухъ, такъ странно вдругъ, неуменьшаясь и не исчезая постепенно; я сижу въ глубочайшей темнот, я не могу видть ни своей руки, ни блыхъ стнъ вокругъ себя, ровно ничего! Ничего другого не остается, какъ пойти и лечь спать. Я раздлся.
Но я не настолько усталъ, чтобы тотчасъ же заснуть. Нкоторое время я лежалъ и пристально смотрлъ въ темноту, эту непроницаемую массу темноты, не имвшую границъ и такую непонятную для меня.
Моя мысль не могла объять ее. Было безгранично темно, и это давило меня. Я закрылъ глаза, началъ вполголоса напвать, ворочался на нарахъ, чтобъ развлечься, но безуспшно… Темнота поглотила вс мои мысли и не оставляла меня ни на минуту въ покое. Что, если я самъ растаю въ этой темнот, сольюсь съ ней въ одно? Я приподнимаюсь на постели и начинаю размахивать руками. Мое нервное состояніе перешло всякія границы, и, какъ я ни боролся съ этимъ, ничто непомогало. Я былъ жертвой своихъ дикихъ фантазій, успокаивалъ самъ себя, напвалъ колыбельныя псни и напрягалъ вс свои силы, чтобы снова обрсти покой. Я пристально смотрлъ въ темноту и, правда, я никогда еще въ жизни не видалъ такой темноты.
Нтъ сомннія, что я имю дло съ совершенно особеннымъ видомъ темноты, съ какимъ-то ужаснымъ элементомъ, на который до сихъ поръ никто не обратилъ вниманія. Меня занимали самыя комичныя мысли, и все пугало меня. Маленькое оіверстіе на стн заставляетъ меня задуматься, отверстіе отъ гвоздя, маленькое пятно на стн. Я ощупываю его, дую и стараюсь отгадать его глубину.