Если бы у меня былъ хоть маленькій кусочекъ хлба. Маленькій ломтикъ, отъ котораго можно было бы откусить на ходу. И я представлялъ себ именно тотъ сортъ хлба, котораго я бы полъ такъ охотно. Я ужасно мучился голодомъ, я желалъ смерти, я сдлался сантиментальнымъ и плакалъ. Не было конца моимъ страданіямъ. Вдругъ я остановился посреди улицы, ударилъ ногой и началъ громко ругаться. Какъ назвалъ меня полицейскій? Бараньей головой? Я покажу ему, что это значитъ — называть меня бараньей головой. Съ этими словами я повернулъ и побжалъ назадъ. Я весь киплъ отъ злости.
Внизу на улиц я споткнулся и упалъ; но это не смутило меня, — я опять вскочилъ и побжалъ дальше.
Внизу, на желзнодорожной площади, я почувствовалъ такую усталость, что былъ не въ состояніи добжать до моста; и, кром того, мой пылъ немного охладлъ, благодаря бгу. На-конецъ я остановился, чтобы отдышаться. Въ конц-концовъ, разв не безразлично, что говоритъ какой-нибудь полицейскій?
«Да, но я не могу же ему позволить! А впрочемъ, — перебилъ я самого себя, — онъ иначе и не уметъ выражаться!» Это извиненіе удовлетворило меня; я два раза повторилъ: «онъ иначе не уметъ», и повернулъ назадъ.
— Боже, и чего толико теб не приходитъ въ голову! — подумалъ я съ досадой, — среди темной ночи бжать, какъ сумасшедшій, по колни въ грязи!
Голодъ безжалостно сосалъ меня и не давалъ покою.
Я началъ глотать слюну, чтобъ утолить голодъ, и мн казалось, что это помогаетъ. Вотъ уже нсколько недль, какъ мн приходилось очень туго съ дой, и теперь дошло до того, что силы мои значительно уменьшились, и если мн и удавалось тмъ или другимъ способомъ достать 5 кронъ, этихъ денегъ хватало не настолько долго, чтобы я могъ отдохнутъ отъ новой голодовки, длавшей меня совсмъ калкой. Хуже всего приходилось моей спин и плечамъ. Сверленіе въ груди я могъ на минутку задержать, если сильно кашлянуть или нагнуться впередъ, когда идешь; но я не зналъ, какъ помочь спин и плечамъ. И отчего для меня никогда не наступитъ свтлый день? Разв я не могъ жить какъ другіе, какъ антикварій Пашасъ, напр., или корабельный экспедиторъ Геннехенъ? Разв у меня не было богатырскихъ плечъ и двухъ рабочихъ рукъ? Разв я не искалъ мсто дворника на Меллергаде, чтобы зарабатывать себ, по крайней мр, хоть насущный хлбъ?.. Разв я былъ лнивъ? Разв я не старался найти себ мсто и не читалъ объявленій и не писалъ статей для газетъ, не работалъ, не читалъ по цлымъ днямъ и ночамъ, какъ сумасшедшій? И разв я не жилъ какъ скряга и не питался молокомъ и хлбомъ, когда у меня бывали деньги, однимъ хлбомъ, когда у меня ихъ бывало мало, и голодалъ, когда у меня ихъ не было? Разв я жилъ въ гостиниц, разв у меня были цлыя амфилады комнатъ въ первомъ этаж? Я жилъ на чердак, въ покинутой мастерской жестяника, откуда и Богъ и люди были изгнаны, потому что туда попадаетъ снгъ. Я ничего не понималъ!
Все это я обдумывалъ, возвращаясь домой, но не было ни искры злобы, недоброжелательства или желчи въ моихъ мысляхъ.
Я остановился передъ какой-то торговлей красками и посмотрлъ въ окно. Я попробовалъ разобрать надписи на нкоторыхъ склянкахъ, но было черезчуръ темно.
Мн было досадно на эту новую неудачу, я сердился, почти злился, что не могъ догадаться, что содержится въ этихъ склянкахъ, я стукнулъ въ окно и пошелъ дальше. Вдали я увидлъ полицейскаго, я ускорилъ свой шагъ, подошелъ близко къ нему и сказалъ безъ всякихъ обиняковъ.
— Теперь десять часовъ.
— Нтъ, два, — возразилъ онъ удивленно.
— Нтъ, десять, — сказалъ я. — Теперь десять часовъ. — Скрежеща отъ злости зубами, я подошелъ къ нему еще на нсколько шаговъ, сжалъ кулаки и сказалъ:- Послушайте, — слышите вы, теперь десять часовъ!
Онъ задумался немного, посмотрлъ на мою фигуру, озадаченно посмотрлъ на меня и сказалъ совсмъ спокойно:
— Во всякомъ случа, вамъ время итти домой. Хотите, я васъ провожу?
Эта любезность совсмъ обезоружила меня; я почувствовалъ, какъ слезы выступили у меня на глазахъ, и я поторопился сказалъ ему:
— Нтъ, благодарю васъ, — я просто немножко долго побылъ въ ресторан… большое спасибо!
Онъ сдлалъ мн подъ козырекъ, когда я уходилъ. Его любезность тронула меня, и я заплакалъ, что у меня нтъ пяти кронъ, которыя я могъ бы ему дать. Я остановился и смотрлъ ему вслдъ, когда онъ медленно пошелъ по дорог. Я ударялъ себя въ лобъ и плакалъ тмъ сильне, чмъ больше онъ отъ меня удалялся. Я бранилъ себя за нищету, выдумывалъ самыя унизительныя ругательства и честилъ себя безпощадно.
Такимъ образомъ, я дошелъ до самаго дома. Дойдя до двери, я замтилъ, что потерялъ свои ключи.
«Да, разумется, — сказалъ и злобно, — почему мн и не потерять ключей?» Я жилъ во двор, гд внизу была конюшня, а наверху бывшая жестяная мастерская; ворота на ночъ закрывались, и никто, никто не могъ мн ихъ открыть, — почему было мн не потерять ключа? Я промокъ какъ собака и немного проголодался, совсмъ немножко проголодался, а колни мои устали до смшного, — почему было ихъ и не потерять? Почему весь домъ не передвинулся въ поле, когда я подошелъ и хотлъ войти?.. Ожесточенный голодомъ и неудачей, я смялся самъ надъ собой.