Голод (пер. Химона)

Нсколько минутъ спустя подошелъ полицейскій, онъ посмотрлъ по сторонамъ и звякалъ по мостовой своими подкованными каблуками. Онъ не спшитъ, у него еще вся ночь впереди. Онъ не видитъ свертка, пока не подходитъ къ нему совсмъ близко. Тогда онъ замедляетъ шагъ и начинаетъ его разглядывать. У него такой блый и солидный видъ, можетъ-быть, въ немъ кругленькая сумма?.. Онъ поднимаетъ его. Гм… легкій, очень легкій! Можетъ-быть, какое-нибудь цнное перо, украшеніе для шляпы… И онъ осторожно открываетъ его своими толстыми пальцами и заглядываетъ въ середину. Я хохоталъ, хохоталъ, упалъ на колни и хохоталъ, какъ сумасшедшій. Но ни одинъ звукъ не вырвался изъ моей глотки: мой смхъ былъ тихій, изнурительный и искренній, какъ слезы…

Что-то опять стучитъ на мостовой, полицейскій переходитъ черезъ мостъ. Я сидлъ со слезами на глазахъ и вдыхалъ воздухъ, совсмъ вн себя отъ этого лихорадочнаго веселья. Я началъ громко разговаривать, разсказывалъ себ что-то о бумажной трубочк, подражалъ движеніямъ несчастнаго полицейскаго, заглядывалъ въ свою пустую руку и повторялъ, не переставая: «Онъ кашлянулъ, когда ее бросалъ! Онъ кашлянулъ, когда ее бросалъ!» Къ этимъ слезамъ я присоединилъ еще другія и варіировалъ происшествіе на вс лады и передлалъ фразу, наконецъ, такъ: «Онъ кашлянулъ разъ — кхё-хе!»

Былъ уже поздній вечеръ, когда кончилось мое веселье. Потомъ на меня нашло какое-то мечтательное спокойствіе, какая-то нга, которой я не противодйствовалъ. Становилось все прохладне, легкій втерокъ взбудоражилъ перламутръ моря; корабли, мачты которыхъ рзко обрисовывались на неб, казались черными, ощетинившимися морскими чудовищами.

Я не чувствовалъ больше страданій, голодъ сдлалъ ихъ тупыми; я ощущалъ пріятную пустоту и легкости существованія.

Я положилъ ноги на скамейку и облокотился. Въ этой поз всего полне чувствовалось мною блаженство одиночества. На душ ни облачка, никакого непріятнаго чувства, насколько я могу вспомнить; нтъ ни желаній, ни потребности невозможнаго. Я лежалъ съ открытыми глазами; въ этомъ состояніи я былъ чужой самъ себ — и былъ такимъ далекимъ отъ всего.

Ни звука, ни движенія. Мягкая темнота скрывала отъ меня весь міръ, и мною овладлъ покой, — лишь пустой шопотъ темноты монотонно звучалъ у меня въ ушахъ. А вотъ тамъ эти темныя чудовища, они подплывутъ ко мн, когда наступить ночь, и унесутъ меня далеко за море въ чужія страны гд нтъ ни одной человческой души. И они отнесутъ меня во дворецъ принцессы Илаяли, гд ждетъ меня невиданная роскошь. Она возсдаетъ въ сіяющей зал, гд все изъ сплошного аметиста, на трон изъ желтыхъ розъ, и она махнетъ мн рукой, когда я войду, чтобы привтствовать ее, и скажетъ мн: «добро пожаловать», когда я подойду къ ней ближе и стану на колни.

— Я сама и моя страна привтствуютъ тебя, рыцарь! Вотъ уже двадцать весенъ, какъ я жду тебя и зову въ свтлыя звздныя ночи; когда ты печалился, я плакала здсь, когда ты спалъ, я наввала теб роскошные сны!.. — И красавица беретъ меня за руку, идетъ со мной и ведетъ меня черезъ длинныя залы, гд толпы народа кричатъ ура; черезъ ярко освщенные сады, гд триста молодыхъ двушекъ играютъ и рзвятся. И вотъ мы во второмъ зал, гд все изъ смарагда. Тамъ свтится солнце, въ галлереяхъ и залахъ раздается пніе хоровъ, чарующій ароматъ несется мн навстрчу. Я держу ея руку въ своей рук и чувствую, какъ что-то волшебное протекаетъ въ мою кровь; я обнимаю ее за талію, а она шепчетъ: «Не здсь, иди за мной дальше!» И мы входимъ въ красную залу, гд блещутъ рубины, и я падаю на землю. Я чувствую, какъ ея руки обнимаютъ меня, дыханіе ея касается моего лица, и она шепчетъ: «Добро пожаловать, возлюбленный мой. Цлуй меня!.. цлуй меня!.. Сильнй… сильнй…»

Я вижу надъ своей головой звзды, и мои мысли утопаютъ въ ихъ блеск.

Меня разбудилъ полицейскій. Я лежалъ на скамейк, безжалостно возвращенный къ жизни, къ страданіямъ.

Моимъ первымъ ощущеніемъ было удивленіе, что я нахожусь подъ открытымъ небомъ. Но вскор это настроеніе уступило мсто желчному отчаянію; я чуть не плакалъ отъ боли, что я все еще живу. Когда я спалъ, шелъ дождикъ, мое платье было насквозь мокро, и я чувствовалъ ледяной холодъ во всхъ своихъ членахъ. Темнота усилилась, и я съ трудомъ могъ разглядть черты городового.

— Ну-у! — сказалъ онъ. — Извольте-ка теперь встать.

Я тотчасъ же поднялся; если бъ онъ мн приказалъ моментально лечь обратно, я такъ же повиновался бы! Я чувствовалъ себя совсмъ забитымъ и безсильнымъ; да къ тому же въ эту самую минуту голодъ опять началъ давать себя чувствовать.

— Подождите! — крикнулъ мн вслдъ полицейскій, — ваша баранья голова забыла шляпу! Ну-у, теперь идите!

У меня было такое ощущеніе, какъ-будто я что-то забылъ, и я пробормоталъ разсянно: «Благодарю васъ, покойной ночи!»

Я, шатаясь, побрелъ дальше.