Голод (пер. Химона)

Если бы я могъ заглушитъ въ себ всякій стыдъ и обратиться къ нему! Сказать ему прямо всю правду, что мн въ данную минуту приходится очень плохо, что мн прямо трудно поддерживать жизнь! Я могъ бы дать ему свою абонементную книжку… Чортъ возьми, мою абонементную книжку! Тамъ билетовъ на цлую крону. И я нервно хватаюсь за это сокровище. Не найдя ея, я вскакиваю. Холодный потъ выступилъ у меня отъ страха. Я нахожу ее наконецъ на дн своего кармана, вмст съ другими, чистыми и исписанными, не имющими цны бумагами. Я пересчитываю нсколько разъ эти 6 билетовъ вдоль и поперекъ. Зачмъ они мн? Разв не можетъ мн притти въ голову капризъ отпустить себ бороду? Такимъ образомъ я могу получить блую серебряную полукрону! Въ шестъ часовъ закрывается банкъ; между семью и восемью мн нужно будетъ подкараулить моего человка около ресторана.

Я долго сидлъ и радовался этимъ мыслямъ. Время проходило. Наверху въ каштановыхъ деревьяхъ шумлъ втеръ, день склонялся къ вечеру. Но, можетъ быть, это было черезчуръ ничтожно — эти 6 билетовъ; явиться съ ними къ молодому человку, служащему въ банк! Можетъ быть, у него карманы были набиты абонементными книжками и гораздо боле чистыми и красивыми, чмъ мои. Я началъ искать въ своихъ карманахъ что-нибудь другое, что я могъ бы къ этому присоединить, но я ничего не нашелъ. Если бы я могъ предложить ему свой галстукъ! Я очень хорошо могъ бы обойтись и безъ него, если застегнутъ пиджакъ доверху; мн все равно приходится это длать, такъ какъ у меня нтъ больше жилета. Я развязалъ галстукъ, широкій шарфъ, закрывавшій всю мою грудь, заботливо вычистилъ его и завернулъ вмст съ билетами для бритья въ кусочекъ блой писчей бумаги. Затмъ я оставилъ кладбище и направился къ ресторану.

На Ратуш было 7 часовъ. Я началъ ходить около ресторановъ, ходилъ мимо желзной ршотки и пристально смотрлъ на всхъ, кто входилъ или выходилъ изъ дверей. Наконецъ, около 8 часовъ я увидлъ молодого человка; свжій, элегантный, онъ шелъ по улиц и направлялся къ ресторанамъ. Сердце забилось, какъ маленькая птичка, въ груди. Увидя его и не кланяясь, я набросился на него.

— Полкроны, старый другъ! — сказалъ я нахально. — Вотъ вамъ и залогъ. — И при этомъ я сунулъ ему въ руку маленькій свертокъ.

— У меня нтъ — сказалъ онъ. — Клянусь Богомъ, у меня нтъ. — И, говоря это, онъ вывернулъ передо мной свой кошелекъ. — Вчера я шатался и все спустилъ: врьте мн, у меня ничего нтъ.

— Нтъ, милый мой, я вполн вамъ врю! — возразилъ я. — Я врилъ ему на слово. У него не было основанія лгать изъ-за такого пустяка; мн даже показалось, что глаза его сдлались влажными, когда онъ рылся въ своихъ карманахъ и ничего не могъ найти. Я отошелъ. — Извините меня, — сказалъ я, — я нахожусь въ данную минуту въ нкоторомъ затрудненіи.

Я уже прошелъ часть улицы, когда онъ меня окликнулъ по поводу моего свертка.

— Оставьте его себ, оставьте! — отвчалъ я. — Я дарю это вамъ! Это пустякъ, ничего; почти все, чмъ я владю здсь на земл! — И я былъ тронуть своими собственными словами; они звучали такъ безутшно въ этотъ сумеречный вечеръ, и я началъ плакать…

Втеръ усиливался, облака дико мчались, и съ усиливающейся темнотой становилось все холодне. Я шелъ по улиц и все плакалъ; я чувствовалъ жалость къ самому себ; и повторялъ, не переставая, нсколько словъ, вызывавшихъ новый потокъ слезъ: Боже, мн такъ тяжело! Боже, мн такъ тяжело!

Часъ прошелъ. Онъ прошелъ медленно и тяжело. Я пробылъ нкоторое время на Торгаде. Я сидлъ на лстниц и прятался въ сни, когда кто-нибудь проходилъ мимо. Я смотрлъ пристально, безъ одной мысли въ голов, на ярко освщенные магазины, гд было столько товаровъ и людей съ деньгами; наконецъ, я нашелъ уединенный уголокъ за складомъ досокъ между церковью и базаромъ.

Нтъ, сегодня вечеромъ я не могу итти въ лсъ, что бы тамъ ни случилось; у меня нтъ больше силъ, а дорога безконечно длинная. Я проведу ночь какъ-нибудь и останусь тамъ, гд вижу. Если будетъ очень холодно, я буду ходить вокругъ церкви. Мн не приходится много разбирать. Потомъ я облокотился и впалъ въ дремоту.

Шумъ вокругъ меня понемногу затихалъ, магазины закрывались; все рже раздавались шаги прохожихъ, и понемногу потухали огни во всхъ окнахъ…

Я открылъ глаза и увидлъ передъ собой какую-то фигуру. По блестящимъ пуговицамъ я узналъ полицейскаго, но лица его я не могъ разглядть.

— Добрый вечеръ! — сказалъ онъ.

— Добрый вечеръ! — отвтилъ я и почувствовалъ страхъ. Смущенно я всталъ. Онъ стоялъ неподвижно передо мной.

— Гд вы живете? — спросилъ онъ.

По привычк, не размышляя долго, я назвалъ свой прежній адресъ, маленькую мансарду, которую я покинулъ.

Онъ все еще продолжалъ стоять.

— Разв я длаю что-нибудь противозаконное? — спросилъ я боязливо.

— Нтъ, ничего подобнаго, возразилъ онъ. — Но вамъ лучше было бы пойти домой, здсь лежать черезчуръ холодно.

— Да, это правда, я чувствую, что здсь холодно.

Я пожелалъ ему покойной ночи и инстинктивно пошелъ по дорог къ прежнему жилищу. Если быть осторожнымъ, можно добраться до верху, и никто не увидитъ; всхъ въ общемъ было восемь ступеней, и только дв верхнія ступени скрипли.