Глубокие раны

Ночами Пахарев пробирался к Горнову в котельную, приносил продукты, термос с горячим чаем. Сидя среди дышавшей холодом металлической всячины, они без опаски подолгу обсуждали положение дел, выискивали новые возможности для расширения борьбы.

В первую же ночь между ними произошел довольно-таки крупный разговор. Он длился почти всю ночь, но к взаимному согласию они тогда так и не пришли.

— Да как ты не поймешь, — воскликнул наконец Пахарев, — что твоя кандидатура на место руководителя подполья была выдвинута ошибочно? Утвердить ее могли только совершенные невежды в деле подпольной борьбы. Ясно, как божий день.

— Я сам настоял на этом. Теперь поздно что-либо переделывать.

— Тем хуже. Рано или поздно тебя схватят. Тебя знают здесь даже мальчишки. Нельзя недооценивать возможностей, а тем более способностей врага, Петр.

Горнов с силой пыхнул цигаркой. На мгновение из темноты выступило его преобразившееся, почерневшее от холода, густо заросшее лицо.

— Геннадий Васильевич…

В наступившей паузе вздох Пахарева прозвучал громко, по крайней мере, им обоим показалось, что очень громко. И в глухом, вместе с тем каком-то напряженном голосе Горнова прозвучало что-то такое, что Пахареву стало неудобно настаивать на своем.

— Геннадий Васильевич, — повторил Горнов. — Я знал, на что иду. Ну, скажи, нам ли этого бояться?

Сдерживая кашель, Пахарев бросил цигарку, притушил ее ногой.

— Все понятно, но ведь не прав ты, Петр. Зачем мы народу мертвые или в застенке…

— Что же ты предлагаешь? — спросил Горнов после продолжительной паузы, свертывая на ощупь цигарку. — Говори прямо.

— А я не говорил криво никогда. Я предлагаю тебе покинуть город. Пусть не совсем… потом будет видно по обстоятельствам.

— Нет, не согласен, Геннадий Васильевич. Исключено. Совершенно исключено.

— А если требуют интересы борьбы?

— Да перестань, наконец! — взмолился Горнов. — Неужели ты в самом деле на этом настаиваешь?

— Не только настаиваю, но и требую. Пойми же, черт возьми, тебя разоблачили не случайно, не просто по слухам, как пишет мерзавец бургомистр Вейделю. Тебя выследили. Выследили! Самое плохое даже не в этом, а в том, что мы не знаем, как выследили и кто. В таких случаях рассуждать не приходится.

Помолчав, Горнов буркнул:

— Надо обдумать.

— Думай, времени у тебя хватит. Но завтра ты должен решить окончательно, или мы не сможем строить работу в дальнейшем. Так и знай, я буду настаивать на своем.

— Можешь не предупреждать, понятно. Однако против твоих доводов можно привести немало возражений. Скажи, почему ты думаешь, что именно выследили?

— Изволь. Во-первых, по слухам нельзя установить точные адреса квартир. Кому из посторонних, не заинтересованных в этом деле, придет в голову устанавливать за тобой слежку? А без слежки невозможно узнать адреса квартир. Из содержания письма бургомистра, написанного, я бы сказал, слишком осторожно и вкрадчиво, можно предполагать и другое. Бургомистр не хочет открывать немцам настоящий источник своей осведомленности. Почему?

— Почему?

— Да, почему?

Горнов пожал плечами.

— Нам необходимо поговорить лично с Кирилиной, — предложил Пахарев. — Возможно, она не придает значения некоторым, по ее мнению, маловажным, но тем не менее очень значительным фактам? Этот Кирилин, как видно, более сложная личность, чем нам кажется на первый взгляд.

— Хорошо, — отозвался Горнов. — Поговорим.

Разговор между ними перекинулся на другое.

Недостаток листовок начинал ощущаться все острее.

Изготовление их и дальше ручным способом не удовлетворяло размаха разгоравшейся борьбы. Горнов предлагал наладить настоящую типографию; два ручных станка для этой цели находились в одном из тайников.

— Помнишь подвальчик у Иванкиных, в котором мы сидели? — спросил Горнов. — Дом, судя по фундаменту, стоит высоко, и под полом должно быть свободное пространство. Если где-нибудь в одном месте углубить землю и устроить там небольшое помещеньице с выходом в этот подвальчик? Будет совсем неплохо. Что ты скажешь? Я давно начал подготавливать и думаю, что не ошибся. Жаль было Сережку в эту дыру совать…

Пахарев промолчал, затем спросил:

— Ты, Петр, не болен случаем? Что хрипишь?

— Я? Нет, — Горнов постукал нога об ногу. — Говоришь, гестапо еще не угомонилось?

— У бургомистра, очевидно, большие неприятности. Видели, что он за эти два дня трижды был в немецкой комендатуре. По ночам повальному обыску подвергаются целые районы. По последним сведениям из полиции, гестапо арестовало около четырехсот человек.

— Наши есть?

— Пока неизвестно. Думаю, не сегодня-завтра выяснится.

— Если будут, необходимо предпринять все возможное для их освобождения.

— Разумеется. Что ты решил в отношении себя?

Повозившись в темноте, Горнов вздохнул:

— Может быть, ты прав…

После недолгого раздумья они наметили кандидатуры своих преемников, обсудили, как лучше подготовить их на случай какой-нибудь неожиданности.