Футарк. Третий атт

бы все мои родственники живы и здоровы... ну, те, о которых я знаю, конечно!

7Перевод — это «Инг» или «Ингви» – один из скандинавских богов плодородия. Руна вляется

символом жизни, созидающей энергии, способности давать потомство и плодородия. Ингуз считается

собирательным образом, символизирующим и физическую, и физиологическую силу, энергию,

биологические и физические процессы, представляет собой совокупность жизненных сил всего

живого.

Появление еще какого-нибудь неучтенного дядюшки, кузена или племянника было

бы некстати, пришло мне в голову. Ладно еще по линии Кинов, а вот если объявится

кто-то из Кертисов... Впрочем, в этом случае Боунс явился бы к тетушке Мейбл, я-то

к ее первому супругу отношения не имею. И слава всему сущему.

— У меня для вас послание. Вот, - он протянул мне пухлый конверт. - Простите,

мистер Кин, но согласно условиям завещания моего клиента я вынужден просить вас

ознакомиться с содержимым письма в моем присутствии. Более того, я должен

дождаться вашего ответа.

— О, как интересно... - протянул я, гадая, кто же мог устроить мне такой сюрприз.

Сирил? Но он более чем жив, я видел его вчера вечером! - Тогда располагайтесь,

мистер Боунс. Ларример, подайте чаю... или, может, вы желаете чего-то покрепче?

— Чая более чем достаточно, мистер Кин, - вежливо произнес он. - Благодарю.

Ларример отправился за чаем, а я вскрыл конверт. Какие-то официального вида

бумаги, потом рассмотрю... А, вот и письмо.

Почерк показался мне смутно знакомым. Крупный, немного угловатый, буквы

далеко отстают друг от друга... Никаких завитушек и росчерков, как у тетушки Мейбл,

это послание на первый взгляд смотрелось грубовато. Где я мог видеть подобное?

Я вспомнил, как только прочитал первую строчку.

"Мой дорогой Виктор", - гласила она, и я невольно прикусил губу. Да, верно. Она

давала кому-то автограф, и я видел ее почерк. Это он. Ничуть не изменился!

"Мой дорогой Виктор, - прочитал я снова. - Знаю, я не имею права называть вас

так, ведь мы были знакомы совсем недолго. Так мне казалось тогда, так я думала

все эти годы... А теперь мне чудится, будто я знала вас целую вечность.

Представляете, Виктор? Две недели кажутся мне вечностью... И с какой радостью я

отдала бы последние годы, лишь бы еще раз оказаться там, на побережье, еще раз

подставить лицо солнцу и вдохнуть неповторимый запах моря! И увидеть вас: вы с

таким серьезным видом подавали мне оброненную шляпку..."

Я взглянул на мистера Боунса. Он чинно пил чай, аккуратно откусывая от

печеньица, а на меня не смотрел вовсе.

"Простите, Виктор, - читал я. - Я пишу не за тем, чтобы предаться ностальгии. Если

вы читаете это письмо, значит, меня уже нет среди живых".

— Что?.. - вырвалось у меня. - Мистер Боунс, она...

— Умерла, - кивнул он, и длинное его лицо вытянулось еще больше.

— Но в газетах...

— Она потребовала, чтобы официального некролога не размещали, - пояснил

мистер Боунс. - Да даже если и разместили бы... Последний год она не появлялась

на сцене, о ней никто бы и не вспомнил. Сигрид Штайн! Когда-то это имя гремело, а

теперь... Те, кто ценил ее талант, вряд ли читают раздел некрологов, а остальным

это имя ни о чем не говорит. Даже если поставить заметку на первой полосе...

Он был прав, как это ни печально. Слишком много красивых и талантливых актрис,

всех не упомнишь! Но Сигрид!

"Я уже ничем не напоминаю прежнюю себя, - продолжал я читать, - а потому я

потребовала, чтобы хоронили меня в закрытом гробу, принято это здесь или нет. Не

хочу, чтобы кто-то увидел меня такой. Но это все ерунда, Виктор.

Хуже всего то, что на бесполезное лечение ушли почти все мои средства. О нет, я

далеко не бедна. Нищее детство приучило меня к экономии, я скопила достаточно

средств, но оказалась бессильна перед ударом судьбы. Теперь у меня мало что

осталось. Мой супруг покинул меня: в этой стране еще предостаточно юных

перспективных актрис, и он вовсе не желает сидеть у моего смертного одра. Я могу

его понять, я ведь тоже вышла за него замуж лишь корысти ради".

Так я и знал, Сигрид никогда не любила этого плюгавого сморчка!

Я продолжал читать, и мертвая актриса исповедовалась мне с очередного листа...

"Виктор, мне стыдно до слез, но как ни напрягаю я память, кроме вас я не могу

вспомнить ни единого человека, которого могла бы попросить о подобном. Меня

многие любили, иные покупали, кто-то боготворил, а вы — вы единственный —

обращались со мной как с простой земной женщиной".

Как так, поразился я. Я же считал ее богиней! Или у меня и богини не такие, как у

всех? Гм... Да, пожалуй, так и есть.

"Именно поэтому я пишу вам, Виктор. Дело в том, что меня остался сын. Муж мой

отказался не только от меня, но и от него, поэтому я дала ребенку свою фамилию,

настоящую, ведь Штайн — это сценический псевдоним. Оставшихся у меня средств

достаточно для того, чтобы оплатить его обучение в не самом дорогом закрытом

пансионе, и я отдала соответствующее распоряжение. Я прошу лишь об одном: не