Фиалка Пратера

В другом павильоне Эдди Кеннеди снимает «Десятый месяц – медовый». Это подвижный красномордый мужчина с выпученными глазами и прокуренным голосом, мастер комедий в американском стиле – когда полно ужимок и скользких шуточек. Он год провел в Голливуде, где поднабрался опыта. Одевается соответственно: ходит без пиджака, в шляпе и жует в уголке рта сигару. Актеров называет «приятель», «детка», «сладкая моя». Работает быстро и уверенно, кричит, ругается и не дает команде киснуть. Я задерживаюсь надолго, смотрю, как комедиант спасает толстую даму из переносной бани. Ассистент режиссера гордо сообщает мне, что картину закончат в конце недели, на пять дней раньше срока.

Я возвращаюсь в наш павильон. Бергманн пришел, и Анита уже в постели в свете батареи огней, готовая к крупному плану. Роджер разговаривает с Тимми, гримером, и Кларком.

– Привет, Крис, – приветствует меня Роджер. – Тебя Анита спрашивала.

– Правда?

– Сказала, чтобы ты забрался к ней под одеялку и согрел постель. Ей одиноко.

– Что же вы, джентльмены, не вызвались помочь?

– Я бы не прочь, – на полном серьезе говорит Кларк, высокий тощий парень с хоречьими глазками и неприятно маленьким ртом.

– Она замужем, разве нет? – спрашивает Роджер.

– Была замужем, – говорит Тимми, – за Оливером Гилкристом. Они развелись.

– Отлично его понимаю. Как с ней жить? Она же сущий дьявол! – Роджер пародирует ее: – «Не сейчас, дорогой, у меня сильно болит голова, да еще я волосы вымыла». А потом рассказывает подружкам: «Мужикам только одного и надо. Скоты».

Тимми закатывает глаза и тихонько напевает:

Но сомнения нет,
Всем открыт дивный свет
Фиалки Прате-е-ера.

– Ну, все готовы? – кричит Элиот, поглядывая на нас с неодобрением. – Начинаем.

Мы разбегаемся по местам.

Съемки крупным планом занимают почти два часа. Уоттс непрерывно суетится из-за освещения. Камеру клинит. Анита впадает в хандру. Артур Кромвель начинает брюзжать – у него пропадает свидание, почему было не снять эту сцену первой? (Она относится к последнему эпизоду, когда отец Тони поздно приходит домой и видит, что дочь не вернулась.)

– Мне кажется, я имею право на свое мнение, – грустно говорит мне Артур. – В конце концов, пятнадцать лет был звездой.

В самый разгар процесса к нам заглядывают Эшмид на пару с мистером Харрисом. Они слышали, что в Эссексе есть местечко, подходящее для натурных съемок. Может, Бергманн съездит туда с Харрисом в следующие выходные и глянет?

Бергманн несгибаем. Он улыбается самой своей вежливой и непринужденной улыбкой:

– Не проведи воскресенье в компании Харриса – моя личная заповедь.

Харрис с Эшмидом через силу усмехаются. Бергманн Харриса не любит (за глаза зовет его душителем искусства), и Харрис это знает. Озадаченные, они с Эшмидом уходят.

В пять часов по площадке расходится слух, что работаем допоздна. Членам профсоюза за переработки доплачивают, но они все равно бурчат, как и остальные. Особенно недоволен Кларк, у него срывается уже третье свидание.

– У Эдди Кеннеди, – ворчит он, – с самого начала никто не перерабатывал. Нам нужно больше организованности.

Для Тедди, глубоко преданного Бергманну, это уже слишком.

– Дешевые комедии – дело другое. В таком высококлассном кино, как наше, спешка неуместна. Тут важно искусство.

Я иду к телефону и набираю мамин номер.

– Алло.

– О, Кристофер… Я так понимаю, ты снова не придешь к ужину?

– Боюсь, что да.

– А у нас рыбные пироги!

После крупного плана идет длинный кадр, и к нему надо подготовиться: тележка, на которой камера отъезжает от окна при появлении Тони, очень скрипит, и микрофон записывает эти звуки. Пока тележку смазывают и проверяют, мы с Роджером выходим покурить на пожарную лестницу. Уже стемнело, но не холодно. На углу здания рдеет электрическая вывеска «Буллдог».

Роджер подавлен.

– И чего я так за эту работу цепляюсь? Платят дай боже, но это ведь путь в никуда… Через месяц мне тридцать четыре. Знаешь, как я коротаю вечера, Крис? Проектирую лодку. Я все просчитал, вплоть до фурнитуры кабины. Собрать ее тоже будет недорого, я кое-что скопил.

– На что тебе лодка?

– Возьму и уплыву.

– Ну и почему же не строишь?

– Не знаю… Везде все одинаково, я успел поездить.

– Жениться не думал?

– А, и это пробовал, по молодости… Она умерла.

– Соболезную.

– Чудес особых не случилось, но девушка была хорошая… Знаешь, я порой задумываюсь, для чего мы живем? Почему спокойно не убить себя?

– Мы все об этом подумываем. Только не решаемся.

– Ты ведь не дурак? Не веришь, что после смерти там что-то будет?

– Может, и верю. Впрочем, нет, вряд ли… Хотя какая разница?

Стоило нам опуститься на самое дно, как Роджер внезапно веселеет.

– Знаешь, что меня еще радует, Крис? Славный неожиданный перепихон.

И он рассказывает, как закрутил с одной замужней дамой в отеле в Бертоне-на-Тренте.