Фараон

– Что это значит?

– В Мемфисе или неподалеку от Мемфиса живет твоя первая. К счастью, она еврейка. В Сехеме – вторая…

– Я ничего об этом не знаю, – заметил Рамсес.

– Ах ты, голубь невинный! Наверно, не знаешь и про третью, в Оне?…

– Она разве тоже принадлежит моему дому?

– Неблагодарный! – воскликнула красавица, ударив его цветком лотоса. – Через месяц ты скажешь то же обо мне… Но я не дам себя в обиду…

– Как и твой отец…

– Ты еще не простил его? Помни, я уйду…

– Нет, останься… останься!..

На следующий день наместник присутствовал на празднике, которым почтил его Софра, похвалил перед всеми его управление провинцией и, в награду за убытки, причиненные пьяным рабочим, подарил половину сосудов и утвари из тех, что преподнесли ему в городе Оне.

Вторую половину этих подарков получила дочь номарха, красавица Абеб, уже как придворная дама. Кроме того, она заставила выдать себе из кассы Рамсеса пять талантов на наряды, лошадей и рабынь.

Вечером наследник, зевая, сказал Тутмосу:

– Царь, отец мой, преподал мне великую истину: женщины стоят дорого!

– Хуже, когда их нет, – ответил щеголь.

– Но у меня их четыре, и я даже не знаю, как это случилось. Двух я бы мог уступить…

– И Сарру тоже?

– Ее – нет, особенно если у нее родится сын.

– Если ты назначишь этим горлицам хорошее приданое, мужья для них найдутся…

Наследник опять зевнул.

– Не люблю слушать о приданом, – сказал он. – А-а-а! Какое счастье, что я вырвусь наконец отсюда и буду жить среди жрецов…

– Ты в самом деле думаешь об этом?…

– Приходится. Может быть, я узнаю от них наконец, отчего беднеют фараоны… А-а-а!.. Ну, и отдохну…

Глава XXV

В тот же день в Мемфисе финикиянин Дагон, банкир наследника престола, лежал на диване под колоннадой своего дворца. Его окружали благоухающие хвойные растения, выращенные в кадках. Два черных раба охлаждали богача опахалами, а сам он, забавляясь обезьянкой, слушал доклад писца.

Но вот раб, вооруженный мечом и копьем, в шлеме и со щитом (банкиру нравились военные доспехи), доложил о приходе почтенного Рабсуна, финикийского купца, проживающего в Мемфисе.

Гость вошел, низко кланяясь, и искоса так посмотрел на Дагона, что тот приказал писцу и рабам удалиться. Затем, как человек осторожный, осмотрел все углы и сказал, обращаясь к гостю:

– Ну, можно говорить.

Рабсун сразу же приступил к делу.

– Известно ли вашей чести, что из Тира приехал князь Хирам?

Дагон привскочил на диване.

– Да поразит проказа его и его княжество! – вскричал он.

– Он мне как раз говорил, – продолжал хладнокровно гость, – что между вами вышло недоразумение.

– Что называется недоразумением?… – продолжал кричать Дагон. – Этот разбойник обокрал меня, ограбил, разорил… Когда я послал свои суда вслед за другими тирскими на запад за серебром, кормчие Хирама хотели поджечь их, посадить на мель… В результате мои корабли вернулись ни с чем, обгорелые, изломанные… Да сожжет его огонь небесный!.. – закончил в бешенстве ростовщик.

– А если у Хирама есть для вашей чести выгодное дело? – спросил хладнокровно гость.

Буря, бушевавшая в груди Дагона, сразу улеглась.

– Какое у него может быть для меня дело? – спросил он уже вполне спокойным тоном.

– Он сам расскажет это вашей чести, но ему надо сначала повидаться с вами.

– Ну, так пусть придет ко мне.

– А он думает, что это вы должны явиться к нему. Ведь он член Высшего совета Тира.

– Так он сдохнет, прежде чем я пойду к нему!..

Гость придвинул кресло к дивану, на котором возлежал Дагон, и похлопал его по ляжке.

– Дагон, – сказал он, – будь благоразумен.

– Почему это я неблагоразумен и почему ты не говоришь мне «ваша честь».

– Не будь дураком, Дагон! – ответил гость. – Если он не пойдет к тебе и ты не пойдешь к нему, как же вы договоритесь о делах?

– Это ты дурак, Рабсун! – снова рассердился банкир. – Потому что, если я пойду к Хираму, то пусть у меня рука отсохнет, если я из-за этой вежливости не потеряю половины моего заработка.

Гость подумал и сказал:

– Вот это мудрые слова. Так вот что я тебе скажу. Ты приходи ко мне, и Хирам придет ко мне, и вы у меня все обсудите.

Дагон склонил голову набок и, лукаво подмигнув, спросил:

– Эй, Рабсун, скажи прямо, сколько ты за это получил?

– За что?

– За то, что я приду к тебе и сговорюсь с этим мерзавцем?

– В этом деле заинтересована вся Финикия, и я зарабатывать на нем не собираюсь, – ответил Рабсун с возмущением.

– Пусть тебе так долги платят, как это правда!

– Ну, так пусть мне их совсем не платят, если я на этом что-нибудь заработаю! Лишь бы Финикия на этом ничего не потеряла! – гневно закричал Рабсун.

И они расстались.

Под вечер Дагон сел в носилки, которые несли шесть рабов. Впереди бежали два гонца с жезлами и два с факелами; за носилками шли четверо слуг, вооруженных с ног до головы не ради безопасности, а потому что Дагон с некоторых пор любил окружать себя вооруженными людьми, словно воин.

Он вылез из носилок с важным видом и, поддерживаемый двумя рабами (третий нес над ним зонт), вошел в дом Рабсуна.

– Где же он, этот… Хирам? – высокомерно спросил он хозяина.

– Его нет.

– Как? Мне его ждать?