Фараон

– Бероэс?… Бероэс?… – повторил, вспоминая что-то, Дагон. – Где-то я слышал это имя.

– Слышал?… – проговорил презрительно Хирам. – Бероэс – мудрейший жрец в Вавилоне, советник ассирийских князей и самого царя.

– Пусть его будет чьим угодно советником, только бы не фараона… Какое мне до этого дело? – сказал ростовщик.

Рабсун вскочил с кресла и, грозя кулаком у самого носа Дагона, крикнул:

– Ты – боров, откормленный на помоях с фараоновой кухни. Тебе столько же дела до Финикии, сколько мне до Египта… Если б ты мог, ты бы за драхму продал родину. Пес!.. Прокаженный!..

Дагон побледнел, однако ответил спокойным тоном:

– Что говорит этот лавочник?… В Тире у меня сыновья обучаются мореплаванию; в Сидоне живет моя дочь с мужем. Половину своего состояния я ссудил Высшему совету, хотя не получаю за это даже десяти процентов. А этот лавочник говорит, что мне нет дела до Финикии… Послушай, Рабсун, – прибавил он, – я желаю твоей жене и детям и теням твоих отцов, чтобы ты столько же заботился о них, сколько я о каждом финикийском корабле, о каждом камне Тира, Сидона и даже Зарпата[47] и Ашибу.[48]

– Я не забочусь о Финикии? – продолжал банкир, начиная опять горячиться. – А сколько финикиян я перетянул сюда, чтоб они тут богатели, и какой мне от этого прок? Я не забочусь?… Хирам привел в негодность два моих корабля и лишил меня больших заработков, а ведь вот, когда дело касается Финикии, я все-таки сижу с ним в одной комнате…

– Потому что ты думал, что разговор будет у вас о том, чтобы кого-то надуть, – заметил Рабсун.

– Чтоб ты так думал о смерти, дурак!.. – ответил Дагон. – Как будто я ребенок и не понимаю, что если Хирам приезжает в Мемфис, так уж, наверно, не ради торговых дел. Эх, Рабсун!.. Тебе бы прослужить у меня так годика два мальчишкой, подметающим конюшню…

– Довольно!.. – крикнул Хирам, ударяя кулаком по столику.

– Мы никогда не кончим с этим халдейским жрецом, – пробурчал Рабсун с таким хладнокровием, как будто не его только что обругали.

Хирам откашлялся.

– У этого человека действительно есть дом и земля в Харране, – сказал он, – и там он именуется Пхутом. Он получил письма от хеттских купцов к сидонским, и потому его прихватил с собой наш караван. Сам он хорошо говорит по-финикийски, расплачивается честно, ничего лишнего не требовал, так что наши люди очень его полюбили. Но, – продолжал Хирам, почесав бороду, – когда лев наденет на себя воловью шкуру, у него всегда будет торчать из-под нее хотя бы кончик хвоста. И так как этот Пхут большой умница и держал себя очень уверенно, то предводитель каравана взял да и просмотрел потихоньку его багаж. Ничего особенного он не нашел, кроме медали с изображением богини Ашторет. При виде этой медали у предводителя каравана сердце замерло. Откуда вдруг у хетта финикийская медаль?… И когда приехали в Сидон, он тотчас же заявил об этом старейшинам, и с тех пор наша тайная полиция глаз с Пхута не спускала. Однако он оказался таким умницей, что за несколько дней, что он прожил в Сидоне, все его полюбили. Он молился и приносил жертвы богине Ашторет, платил золотом, не занимал и не давал взаймы, вел знакомство только с финикиянами. Словом, напустил такого туману, что наблюдение за ним ослабело, и он спокойно доехал до Мемфиса. Тут наши старейшины стали опять наблюдать за ним, но ничего не обнаружили, догадывались только, что это, должно быть, важная персона, а не простой харранский горожанин. Только Асархаддону удалось случайно выследить, что этот якобы Пхут провел целую ночь в старом храме Сета, который здесь пользуется большим влиянием.

– Там собираются только верховные жрецы на важные совещания, – заметил Дагон.

– И это бы еще ничего не значило, – продолжал Хирам, – но один из наших купцов месяц тому назад вернулся из Вавилона со странными известиями. За щедрый подарок кто-то из придворных вавилонского наместника рассказал ему, что Финикии грозит беда… «Вас хотят захватить ассирийцы, – говорил этот придворный нашему купцу, – а израильтян заберут египтяне. Великий халдейский жрец Бероэс был послан к ливанским жрецам, чтобы заключить с ними договор». Вы должны знать, – продолжал Хирам, – что халдейские жрецы считают египетских своими братьями. А так как Бероэс пользуется большим влиянием при дворе царя Ассара, то слухи об этом договоре весьма правдоподобны.

– А на что ассирийцам Финикия? – спросил Дагон, грызя ногти.

– А на что вору чужой амбар? – ответил Хирам.

– Какое значение может иметь договор Бероэса с египетскими жрецами? – вставил сидевший в задумчивости Рабсун.

– Дурак ты!.. – возразил Дагон. – Ведь фараон делает только то, что решают на своих совещаниях жрецы.

– Будет и договор с фараоном, не беспокойтесь, – перебил Хирам. – В Тире известно, что в Египет едет с большой свитой и подарками ассирийский посол Саргон. Он будто бы хочет побывать в Египте и договориться с министрами о том, чтобы в египетских документах не писали, что Ассирия платит дань фараонам. В действительности же он едет для заключения договора о разделе стран, расположенных между нашим морем и рекой Евфратом.