Фараон

– Чем же вы живете?

– Милостыней или тем, что удастся заработать у крестьян. Из-за такой тяжкой нужды мы три раза бунтовали и хотели вернуться домой, но офицеры и писцы то обещали нам, что заплатят, то приказывали нас бить…

– В награду за эти крики в мою честь, – вставил, смеясь, наследник.

– Да, господин… Вчера у нас был самый большой бунт, за что достойнейший номарх Софра приказал избить каждого десятого. Всем досталось, а больше всего мне, потому что я самый рослый и мне приходится кормить три рта: себя, жену и дочь. Избитый, я вырвался из их рук, чтобы пасть на живот перед тобой и принести тебе наши жалобы. Бей нас, если мы виноваты, но пусть писцы выплатят нам, что следует, иначе мы помрем с голоду, мы сами, жены и дети наши…

– Это одержимый!.. – вскричал Софра. – Извольте взглянуть, ваше высочество, сколько он мне наделал убытку. Десять талантов не взял бы я за эти столы, чаши и кувшины.

В толпе гостей, пришедших понемногу в себя, поднялся ропот.

– Это какой-то разбойник!.. – шептали гости. – Смотрите, это в самом деле гиксос, в нем бурлит еще проклятая кровь его дедов, опустошивших Египет. Такая драгоценная мебель… такая дорогая посуда… разбиты вдребезги!..

– Один бунт рабочих, не получивших платы, причиняет больше вреда государству, чем стоят все эти богатства, – строго сказал Рамсес.

– Святые слова!.. Надо записать их на памятниках!.. – раздались голоса в толпе гостей. – Бунт отрывает людей от работы и наполняет скорбью сердце царя… Недопустимо, чтоб рабочие по два месяца не получали жалованья.

Наместник с нескрываемым презрением посмотрел на изменчивых, как облака, придворных и строго обратился к номарху:

– Поручаю твоему попечению этого замученного человека. Я уверен, что и волос не упадет с его головы. Я желаю завтра же увидеть весь отряд и проверить, верно ли то, что он здесь говорил.

Сказав это, Рамсес вышел, оставив номарха и гостей в полной растерянности.

На следующий день наследник, одеваясь с помощью Тутмоса, спросил его:

– Пришли рабочие?…

– Да, государь, они с рассвета ожидают твоих приказаний…

– А этот… Бакура – с ними?

Тутмос поморщился и ответил:

– Произошел странный случай: достойнейший Софра приказал запереть его в пустом подвале своего дворца. И вот этот негодяй, страшнейший силач, выломал дверь в другой подвал, где стояло вино, опрокинул несколько ценнейших кувшинов и напился так, что…

– Что, что?… – спросил Рамсес.

– Что… умер.

– И ты веришь, – воскликнул он, – что он умер от вина?

– Приходится верить, у меня нет доказательств, что его убили, – ответил Тутмос.

– А я их поищу!.. – вскричал Рамсес.

Он забегал по комнате, фыркая, как рассерженный львенок. Когда он успокоился, Тутмос сказал:

– Не ищи, государь, вины там, где ее не видно; ты даже свидетелей не найдешь. Если кто-нибудь действительно удушил этого рабочего по приказу номарха – он не признается. Сам покойник тоже ничего не скажет. Да, впрочем, какое значение могла бы иметь его жалоба на номарха!.. Тут ни один суд не согласится начать следствие.

– А если я прикажу?… – спросил наместник.

– Тогда они проведут следствие и докажут невиновность Софры. Тебе, государь, будет неловко, а все номархи, их родня и челядь станут твоими врагами.

Царевич стоял посреди комнаты в раздумье.

– Наконец, – проговорил Тутмос, – все как будто бы говорит за то, что несчастный Бакура был пьяница или сумасшедший, а главное – чужой. Разве настоящий и здравомыслящий египтянин – если бы ему даже год не платили жалованья и задали еще большую трепку – решился бы ворваться во дворец номарха и таким криком звать наследника?…

Рамсес поник головой и, видя, что в соседней комнате стоят придворные, сказал, понизив голос:

– Знаешь, Тутмос, с тех пор как я отправился в это путешествие, Египет мне кажется каким-то другим. Иногда я спрашиваю себя, не в чужой ли я стране? Иногда же мое сердце охватывает тревога, как будто у меня на глазах пелена: рядом творятся подлости, а я их не вижу…

– Да ты и не старайся их видеть, а то тебе еще покажется, что всех нас следует отправить в каменоломни, – ответил, смеясь, Тутмос. – Помни: номарх и чиновники – это пастыри твоего стада. Если кто-нибудь выдоит кринку молока для себя или зарежет овцу, ты же не убьешь его и не прогонишь. Овец у тебя много, а найти пастухов – дело нелегкое.

Наместник, уже одетый, перешел в приемную, где собралась вся его свита: жрецы, офицеры и чиновники. Вместе с ними он вышел из дворца на наружный двор.

Это была широкая площадь, обсаженная акациями, под сенью которых и ожидали наместника рабочие. При звуке рожка они вскочили с земли и выстроились в пять рядов.

Рамсес, окруженный блестящей свитой вельмож, вдруг остановился, желая сперва издали взглянуть на землекопов. Все они были в белых чепцах и в таких же набедренниках. Среди них нетрудно было различить коричневых египтян, черных негров, желтых азиатов и белых обитателей Ливии и островов Средиземного моря.