Фараон

– О боги! – воскликнул фараон, хватаясь за голову. – Да ведь через какой-нибудь месяц на нас нападут ассирийцы! А мы обезоружены!..

– С Ассирией у нас заключен предварительный договор, – заметил Херихор.

– Так может ответить женщина, а не военный министр. Какое значение имеет договор, за которым не стоит армия?… Ведь царю Ассару достаточно половины его армии, чтобы раздавить нас!

– Не изволь беспокоиться, святейший государь. При первом же известии о предательстве ассирийцев у нас будет полмиллиона воинов…

Фараон расхохотался ему в лицо.

– Что? Откуда? В своем ли ты уме? Ты роешься у себя в папирусах, а я семь лет провел в армии, почти не пропуская дня, чтобы не быть на ученье или маневрах. Каким образом за несколько месяцев вы соберете полумиллионную армию?…

– Вся знать выступит…

– Какой прок в твоей знати?… Знать – это не солдаты. Для полумиллионной армии нужно по крайней мере сто пятьдесят полков, а у нас, как вы сами говорите, их всего сорок… Как же эти люди, которые сейчас пасут скот, пашут землю, лепят горшки или пьют и бездельничают в своих поместьях, – как же они научатся военному делу? Египтяне – плохие солдаты. Я это хорошо знаю, потому что наблюдаю их каждый день. Ливиец, грек, хетт уже ребенком стреляет из лука и пращи и отлично владеет палицей; за один год он научается прекрасно маршировать. А египтянин и после трех лет обучения марширует кое-как. Правда, с мечом и копьем он осваивается за два года, но чтобы научиться попадать в цель, ему мало и четырех… Значит, в несколько месяцев вы соберете не армию, а полумиллионную орду, которую в одно мгновение разобьет другая орда – ассирийская, потому что, хотя у ассирийцев полки неважные и плохо обучены, ассирийский солдат умеет метать камни и стрелы, рубить и колоть, а главное – бросается в бой как дикий зверь, что совсем несвойственно мирному египтянину. Мы побеждаем неприятеля тем, что наши дисциплинированные и хорошо обученные полки бьют как таран. Чтобы расстроить нашу колонну, надо истребить половину ее солдат. Но если нет колонн, то нет египетской армии.

– Истину говоришь ты, государь, – ответил Херихор взволнованному фараону. – Только богам дано такое знание дела. Я тоже вижу, что силы Египта слабы и что для укрепления их потребуется многолетняя работа. Потому-то я и хочу заключить договор с Ассирией.

– Ведь вы уже заключили.

– Временный. Саргон, узнав о болезни царя и опасаясь тебя, отложил окончательное подписание договора до твоего восшествия на престол.

Фараон опять пришел в ярость.

– Что? – вскричал он. – Так они действительно думают захватить Финикию? И надеются, что я подпишу позорный приговор своему царствованию? Злые духи обуяли всех вас!..

Аудиенция была окончена. Херихор на этот раз пал ниц. Возвращаясь от фараона, он рассуждал про себя:

«Фараон выслушал доклад – значит, он не отвергает моих услуг. Я сказал ему, что он должен подписать договор с Ассирией, следовательно, самое трудное дело сделано… Может быть, пока Саргон приедет к нам снова… Но это лев… даже не лев… а разъяренный слон, этот юноша… А ведь его сделали фараоном только потому, что он – внук верховного жреца. Он еще не понимает, что те же руки, которые подняли его так высоко…»

В сенях достойнейший Херихор остановился, о чем-то подумал и, вместо того чтоб пойти домой, направился к царице Никотрисе.

В саду никого не было, только из рассеянных по нему павильонов доносились вопли. Это женщины умершего фараона оплакивали того, кто ушел на Запад.

Скорбь их, казалось, была искренней.

После Херихора в кабинет нового повелителя вошел верховный судья.

– Что ты скажешь мне, достойнейший? – спросил Рамсес.

– Несколько дней назад близ Фив произошел необыкновенный случай, – ответил судья. – Какой-то крестьянин убил жену, троих детей и сам утопился в священном пруду.

– Сошел с ума?

– Очевидно, голод побудил его…

Фараон задумался

– Странный случай, – сказал он. – А у меня к тебе другой вопрос. Какие преступления чаще всего наблюдаются в последнее время?

Верховный судья стоял в нерешительности.

– Говори смело, – сказал фараон, начиная терять терпение, – ничего не скрывай от меня. Я знаю, что Египет попал в трясину, и хочу его извлечь оттуда, а для того мне нужно знать все источники зла…

– Чаще всего… наиболее обычные преступления – это бунты. Но бунтует только чернь… – поспешил прибавить судья.

– Я слушаю… – сказал фараон.

– В Косеме,[86] – продолжал судья, – взбунтовался полк каменщиков и каменотесов, которых вовремя не снабдили всем необходимым. В Сехеме крестьяне убили писца, собиравшего налоги. В Мелькатисе и Пи-Хебите опять-таки крестьяне разрушили дома финикиян-арендаторов. У Касы они отказались чинить канал, утверждая, что за эту работу им полагается плата от казны. Наконец, в порфировых каменоломнях каторжники избили надсмотрщиков и хотели всей толпой бежать к морю.

– Твои сообщения для меня отнюдь не новость, – ответил фараон. – Но что ты думаешь об этом?

– Прежде всего надо наказать виновных…