Фараон

– Я уже наблюдал такие опыты и их результаты, – ответил Пентуэр. – При некоторых храмах проделывают всякие эксперименты: там лечат больных, обучают детей, разводят лучшие породы скота и сорта растений, наконец, исправляют людские нравы. И вот что получалось: когда ленивому, отощавшему крестьянину давали хорошую еду и отдых каждые семь дней, человек этот становился здоровым и трудолюбивым и вспахивал больше земли, чем прежде. Наемный рабочий веселее и работает лучше, чем раб, сколько ни бей его железным прутом. У сытых рождается больше детей, чем у голодных и перегруженных работой; потомство людей свободных – здоровое и сильное, а потомство рабов – хилое, угрюмое и склонно к воровству и лжи.

Признано, наконец, что земля, которую обрабатывает сам владелец, дает зерна и овощей в полтора раза больше, чем та, которую вспахивает раб. И вот еще любопытное явление: когда люди работают в поле под звук песни и музыки, то не только они, но и скот, на котором они пашут, меньше устает! Все это подтвердилось во владениях наших храмов.

Фараон улыбнулся.

– Надо бы и мне завести музыку на своих хуторах и рудниках, – сказал он. – Но если жрецы убедились в таких чудесах, как ты мне рассказываешь, почему они не поступают так с крестьянами в своих поместьях?

Пентуэр опустил голову.

– Потому что, – ответил он, вздохнув, – не все жрецы мудры и не все благородны сердцем…

– Вот то-то же! – воскликнул фараон. – А теперь скажи мне ты, Пентуэр, сын крестьянина, почему, зная, что среди жрецов есть негодяи и глупцы, ты не хочешь служить мне в борьбе против них?… Ведь ты же понимаешь, что я не улучшу жизни крестьян, если раньше не научу жрецов повиноваться моей воле?

Пентуэр стиснул руки.

– Государь, – ответил он, – грешно и опасно бороться со жрецами!.. Не один фараон начинал такую борьбу и… не мог довести ее до конца.

– Потому что их не поддерживали такие люди, как ты!.. – воскликнул фараон. – И в самом деле, я никогда не пойму, почему умные и честные жрецы терпят рядом с собой банду бездельников, какую представляет большинство этого сословия?…

Пентуэр покачал головой.

– Тридцать тысяч лет, – начал он наконец, – святая жреческая каста печется о судьбе Египта и сделала его таким, каков он ныне, – государством, которому дивится весь мир. Чем же объяснить, что, несмотря на пороки этой касты, ей удалось достигнуть этого?… А тем, что жрец – это светильник, в котором горит свет мудрости. Светильник может быть грязным и даже зловонным, но он хранит в себе божественный огонь, без которого среди людей царили бы мрак и невежество.

Ты говоришь, государь, о борьбе со жречеством, – продолжал Пентуэр. – Чем может она кончиться для меня?… Если ты проиграешь – я буду несчастен, потому что ты не улучшишь жизни крестьян. А если ты выиграешь? О, я не хотел бы дожить до этого!.. Ибо, если ты разобьешь светильник, кто знает, не погасишь ли ты и тот свет мудрости, который тысячи лет горит над Египтом и над всем миром. Вот, господин мой, почему я не хочу вмешиваться в твою борьбу со святой жреческой кастой. Я чувствую, что эта борьба приближается, и страдаю от того, что – ничтожный червь – не могу ее предупредить. Но вмешиваться в нее я не стану, потому что мне пришлось бы изменить или тебе, или богу – творцу мудрости…

Фараон, слушая Пентуэра, задумчиво шагал по комнате.

– Гм! – произнес он без гнева. – Поступай как хочешь. Ты не солдат, и я не могу упрекать тебя в недостатке смелости… Ты не можешь быть мне советником… Прошу тебя все же заняться расследованием крестьянских бунтов, и, когда я призову тебя, ты скажешь мне, что повелит тебе мудрость.

Прощаясь с фараоном, Пентуэр преклонил колени.

– Во всяком случае, – прибавил фараон, – знай, что я не хочу гасить божественный свет. Пусть жрецы лелеют мудрость в своих храмах, но пустъ они не разваливают мне армию, не заключают позорных договоров и… – продолжал он уже с жаром, – пусть не обкрадывают царских сокровищниц. Уж не думают ли они, что я буду стоять, как нищий, у их ворот, чтобы они дали мне средства на поддержание государства, разоренного их нелепым и негодным правлением?… Ха-ха!.. Пентуэр, я и богов не стану просить о том, что является моим правом и моей силой… Можешь идти…

Жрец вышел, пятясь назад и отвешивая поклоны, а в дверях припал лицом к земле.

Фараон остался один.