Фараон

– Я вижу на твоей митре золотую змею. Почему ты надел на себя символ царской власти?

Гробовая тишина воцарилась в зале. Ни один человек в Египте, даже самый дерзкий, не мог бы допустить, что молодой фараон начнет свое правление подобным замечанием, обращенным к самому могущественному лицу в государстве, пожалуй, более могущественному, чем покойный царь.

Но за спиной молодого ревнителя стояло около двадцати генералов, на дворе сверкали, точно отлитые из бронзы, гвардейские полки, а через Нил переправлялась уже его армия, сражавшаяся у Содовых озер, опьяненная победой, боготворящая своего вождя.

Могущественный Херихор стоял бледный, как воск, не в силах произнести ни звука.

– Я спрашиваю твое святейшество, – спокойно повторил фараон, – по какому праву у тебя на митре царский урей?

– Это митра твоего деда, святого Аменхотепа, – тихо ответил Херихор. – Верховная коллегия повелела мне надевать ее в важных случаях…

– Святой дед мой, – сказал фараон, – отец царицы, как особую милость получил право украшать свою митру уреем. Но, насколько мне известно, его торжественный убор должен храниться среди реликвий храма Амона.

Херихор успел уже прийти в себя.

– Соблаговолите вспомнить, ваше величество, – пояснил он, – что целые сутки Египет оставался без законного повелителя. Кто-то должен был будить и укладывать ко сну бога Осириса, осенять благословением народ и совершать жертвоприношения царственным предкам. На это тяжкое время верховная коллегия повелела мне возложить на себя святую реликвию, потому что управление государством и служба богам не терпели отлагательства. Но поскольку сейчас прибыл законный могущественный повелитель, я снимаю с себя эту чудесную реликвию.

Сказав это, Херихор снял с головы митру, украшенную уреем, и подал ее верховному жрецу Мефресу.

Грозное лицо фараона прояснилось, и владыка направился к трону.

Вдруг святой Мефрес остановил его и, склонившись до земли, сказал:

– Соблаговоли, святейший государь, выслушать всепокорнейшую просьбу.

Однако ни в голосе, ни в глазах его не было покорности, когда он, выпрямившись, продолжал:

– Я хочу передать тебе слова верховной коллегии, всех верховных жрецов…

– Говори, – ответил фараон.

– Известно ли вашему величеству, – продолжал Мефрес, – что фараон, не посвященный в сан верховного жреца, не может совершать особо торжественных жертвоприношений, а также одевать и раздевать божественного Осириса?

– Понимаю, – перебил его Рамсес. – Я – фараон, не имеющий сана верховного жреца…

– Поэтому, – продолжал Мефрес, – верховная коллегия покорнейше просит ваше величество назначить кого-либо из верховных жрецов своим заместителем для исполнения религиозных церемоний.

Слушая эту твердую, властную речь, сказанную тоном, не допускающим никаких возражений, верховные жрецы и сановники почувствовали себя как на вулкане, генералы же, как будто невзначай, стали хвататься за мечи. Святой Мефрес посмотрел на них с пренебрежением и снова уставился холодным взглядом в лицо фараона.

Повелитель мира и на этот раз не проявил смущения.

– Хорошо, – ответил он, – что ты напомнил мне об этой важной обязанности. Военные и государственные дела не позволят мне уделять время обрядам нашей святой религии, и мне следует назначить себе заместителя…

Говоря это, повелитель обвел взглядом присутствующих.

По левую руку от Херихора стоял верховный жрец Сэм. Фараон вгляделся в его кроткое, честное лицо и неожиданно спросил:

– Как твое имя, святой отец? И какие обязанности ты несешь?

– Зовут меня Сэм, а состою я верховным жрецом храма Птаха в Бубасте.

– Ты будешь моим заместителем для исполнения религиозных обрядов, – сказал фараон, указывая на него пальцем.

В толпе присутствующих пробежал шепот восторженного удивления. Трудно было бы, даже после долгих размышлений и совещаний, выбрать более достойного жреца на столь высокий пост.

Только Херихор побледнел еще больше, а Мефрес сжал посиневшие губы и опустил глаза.

Вслед за тем новый фараон воссел на трон, резные ножки которого изображали фигуры князей и царей девяти подвластных Египту народов.

Херихор подал фараону на золотом блюде белую и красную корону,[83] обвитую золотым змеем. Повелитель молча возложил ее на голову, присутствующие пали ниц.

Это было еще не торжественное коронование, а лишь принятие власти.

Когда жрецы окурили фараона благовониями и пропели гимн Осирису, моля, чтобы он ниспослал на нового владыку всякие благословения, гражданские и военные сановники были допущены к целованию последней ступеньки трона. Потом владыка взял золотую ложку и, повторяя молитвы, произносимые вслух святым Сэмом, воскурил фимиам статуям богов, стоявшим в ряд по обе стороны его царского престола.

– Что я теперь должен сделать? – спросил повелитель.

– Показаться народу, – ответил Херихор.