Фантомный бес

— Вот этот ваш фонарь! — говорил Уэллс. — Свет! Это не просто образное выражение. Вот мы любим вспоминать Просвещение. Осветить не только ленивые мозги школьника, не только низы общества, но и темные углы души любого человека! Достучаться до него. Только в залитом светом пространстве человек получает возможность сделать правильный выбор — в случайную минуту, в суровый миг жизненного пути. Принять решение, которое призвано улучшить мир, а не ухудшить его. В зависимости от масштаба личности можно говорить о тусклом личном мирке, буквально о куриных задворках, а можно — о горячем интересе индивида к судьбам стран и народов. И вот вам случай того самого демона! Уменьшение беспорядка с каждым крохотным шагом. Каждый человек каждым своим решением либо уменьшает мировую энтропию, либо увеличивает ее. Кузнец ударом молота по мечу или монарх пером, которым он подписывает акт о войне. Все мы в этом плане — демоны. От самых маленьких до гигантов. А то и до монстров.

— Блестящее обобщение! — сказал Силард. — Просто сверкает. Я принимаю его. Выходит, что физика и высокая культура, то есть возделывание души, не так уж далеки друг от друга.

— Несомненно, это так, — отвечал Уэллс. Он помолчал и продолжил: — Мой юный друг, мне пришла в голову занятная идея. Давайте напишем совместную статью. О Максвелле, о демоне, о выборе человека, о развитии науки, о движении этики в направлении этой мало кому заметной, петляющей горной тропинки. Один я с этой темой не справлюсь.

— Это такая честь для меня, — взволнованно сказал Силард. — Написать статью вместе с самим Уэллсом? Да мог ли я мечтать о таком?

— Не преувеличивайте, друг мой, — улыбнулся Уэллс, — ведь мне тоже лестно написать нечто эдакое вместе с настоящим ученым, пусть еще молодым, но столь оригинально мыслящим. Впрочем, в сторону комплименты, займемся делом. Идет?

— Еще бы! Но у меня есть одна попутная мысль. Вы позволите мне ее развить?

— О да, — сказал Уэллс. — Жадно вас слушаю.

— Вот это диалог! — воскликнула молчавшая до этого Мария. — Сколько у вас, друзья мои, мыслей. Я тону в них. Но с немалым удовольствием.

— Простите за излишний пафос, — сказал Силард, — я и вправду слегка озабочен состоянием мира. И мне пришло в голову совершенно, впрочем, очевидное: все умные и честные люди должны не просто одобрительно кивать друг другу, но составить настоящий заговор.

— Заговор? — поднял брови Уэллс. — Я не ослышался?

— Ни в малейшей степени, — весело сказал Силард. — Настоящий суровый заговор. Только не тайный, а открытый.

— Ловко! — прошептала Мария Будберг. — И красиво.

— От-крытый, — протянул Уэллс. — Мне нравится.

— Да, предельно, — продолжил Силард. — Мы вправе оглашать его замыслы на всех перекрестках. Чем больше людей вступит в заговор, тем лучше. Чем громче они об этом объявят, тем больше пользы. Кто же это? Не министры, не генералы, не партийные демагоги. О нет. Ученые и поэты. Музыканты и инженеры. Философы и архитекторы. Именно это я считаю подлинной элитой. А в толпу я не очень верю. Да она нас и не поддержит.

— Любопытно, — сказал Уэллс.

— Более чем, — подхватила баронесса.

— Толпе нужны кровожадные герои, — продолжал Силард. — Громилы. Какой толпа была пять тысяч лет назад, такой и осталась. Пещеры, костры, копья. Могучий вождь. Отнять мясо и шкуры у соседнего племени. Перебить их шаманов, а женщин взять в плен. А если вспомнить тут Христа, то едва ли толпа когда-нибудь по-настоящему его понимала. Ей важнее обряды. Или даже войны. А нам, полагаю я нагло, ничтожному меньшинству, — все-таки идеи. Как ни крути, нужны новые апостолы.

— Двенадцати для начала хватит? — с оттенком легкой язвительности спросила Мария.

— Было бы неплохо. — Силард не обиделся. — Но для начала хватило бы шести-семи. Всерьез я мечтаю о ста двадцати. Боюсь, столько не наберется. Сто умнейших людей планеты — представляете, какая это сила? Если только они готовы мыслить и действовать согласно. Любая преграда рухнет.

— Мысль славная, — сказал Уэллс. — Во всяком случае, для романа подходит. Заговор ста.

— Открытый! Не забывайте.

— Понимаю.

— Искать заговорщиков надо по всему свету. В Германии с этим сейчас темно. Признаюсь, с интересом смотрю я в сторону Британии и Америки. Там подобные люди порою заметны. Разумные, человечные, словно вышли из школы Диккенса или Марка Твена. В Индии можно разглядеть одного-двух. Большие надежды были на Россию. Но сейчас там происходит что-то для меня непонятное.

— Россию я знаю неплохо. — Уэллс нахмурился. — Замысел был велик. Огнедышащий вулкан. Но начал остывать, и лава поползла не туда.

— Мне ли этого не знать, — усмехнулась Мария.

— Итак, «Открытый заговор»! Кого первого пригласим в заговорщики?

— Начнем с моего учителя и вашего друга.

— Эйнштейн? — спросила Мария.

— Он к этому готов. Отчасти это он меня вдохновил. Больше того, я знаю, кого он хотел бы пригласить в первую очередь.

— И кого же?

— Доктора Фрейда.

— Ну что ж, — сказал Уэллс. — Могу понять.

Письма в адрес дуче