Джессика

— Быть вместе, — ответила Джессика тоном констатации очевидного. — Разве не этого мы хотели с самого начала?

«Это безвыходная ситуация, — понял Малколм. — Сейчас меня убивает ее любовь. Я мог бы сделать что-нибудь… плохое, чтобы она разлюбила меня. Разочаровалась во мне. Но тогда меня убьет ее гнев и презрение, как Карсона. Единственное, что могло бы меня спасти — это ее равнодушие, а вот этого-то как раз теперь уже не добиться…»

— И если я снова буду приходить к тебе каждую ночь, мои проблемы со здоровьем прекратятся? — спросил он вслух. — Этого будет достаточно? Ты не будешь тосковать по мне днем?

— Ты не совсем понимаешь, — мягко возразила Джессика. — Дело не только во мне, но и в тебе тоже. Мы… слишком хорошо настроились на волну друг друга. Теперь это наша общая волна. Мы теперь действительно две половинки… опять пошлая фраза, да? Но опять верная, в нашем случае. Или, знаешь, как в физике есть запутанные частицы. Если что-то происходит с одной, то же происходит и с другой…

«Запутанные, да, — подумал Малколм. — Подходящий термин».

— Так сколько ты можешь выдержать без меня? — повторил он свой вопрос. — И… я без тебя, если на то пошло́? И будет ли это прогрессировать? Как у наркоманов, которым нужна все большая доза?

— Так вопрос не стоит, — ответила Джессика. — Это не химическая реакция, где все можно просчитать. Одно дело — ждать, когда точно знаешь, что встреча будет. Совсем другое — мучиться в неизвестности. Хотя… слишком длительное ожидание, даже если знаешь, что все в порядке… Тебе, конечно, проще — ты можешь занять себя чем-то другим…

«Я уже никогда не уеду из этого города, — обреченно понял Малколм. — То есть, может быть, она будет отпускать меня на пару дней, ну максимум на неделю. Если это не будет прогрессировать. Но жить и работать мне придется здесь. И ходить в парк каждую ночь. До конца жизни. Иначе этот конец настанет гораздо раньше. И еще неизвестно, что потом».

Затем ему пришла в голову еще одна мысль: «Тебе еще повезло. У тебя останется свобода хотя бы в пределах города. Подумай, каково приходится ей…»

Джессика, должно быть, почувствовала нахлынувшие на него чувства.

— Не грусти, — сказала она. — Нам нельзя грустить, так мы сделаем друг другу только хуже. Лучше подумай, как мы можем быть счастливы вместе. Твоя радость — моя радость.

Малколм молчал. Одна часть его сознания не могла поверить, что все это действительно происходит с ним, что его жизнь отныне предопределена и поделать с этим ничего нельзя. Другая нашептывала утешительно: а может, все вовсе не так плохо! Вечная любовь, да. Настоящая, чистая, а не лицемерно-пошлая надстройка над наркотической химией половых гормонов…

— Ты принес «Хоббита»? — спросила Джессика другим, подчеркнуто беззаботным голосом. — Хотелось бы все-таки досмотреть, что там дальше. Знаешь, книжку я в свое время так и не прочитала — она мне показалась слишком детской, а фильм неплохо так снят…

— Представь себе, со мной та же история, — усмехнулся Малколм.

— Ну да. Родственные души, как и было сказано, — по голосу он чувствовал, что она улыбается.

— Я и «Волшебника страны Оз» не осилил, — добавил Малколм. — Мне даже маленькому про космос больше нравилось.

— А «Питера Пэна»?

— Еще один гимн застою, — поморщился Малколм. — Вот уж чего бы я точно не хотел, так это навсегда остаться ребенком. Лет 20 — это еще куда ни шло… — он осекся.

Джессика молчала несколько секунд, и ему даже представилось, как она ответит: «Это можно устроить. Если ты и в самом деле считаешь, что это так здорово».

— Ладно, давай смотреть кино, — сказала она вместо этого.

Малколм достал ноутбук, подключил его к плазменной панели, затем обернулся к скамейке в поисках пульта — и застыл в полусогнутом положении.

Позади скамейки кто-то стоял. Не прямо за спинкой, а дальше, за оградой, прижимаясь к вертикальным металлическим пикам. В темноте Малколм не мог различить никаких деталей — лишь неподвижный силуэт, но почему-то эта фигура заставила его мгновенно похолодеть от страха. Не только потому, что здесь вообще не должно было быть никого, кроме них с Джессикой. Что-то в этом ночном пришельце было… неправильное…

Малколм нашарил рукой кнопку на плазменной панели и нажал ее. Экран вспыхнул ровным светом — не настолько ярким, как направленный свет фонаря или прожектора, но достаточным, чтобы Малколм понял, кто стоит за оградой и смотрит на него.

Это был Брант. Его срезанное лицо мокро блестело, особенно безгубые челюсти — а вот глаз совсем не было видно, их, должно быть, съели какие-нибудь рачки. На самом деле блестело не только лицо (точнее, месиво сырой плоти, оставшееся на месте лица) — он был мокрый весь, словно только что вышел из воды. Он стоял, нелепо растопырив ноги. Его живот был распорот сверху донизу, и оттуда до земли свисали кишки и сочилась вода, смешанная с грязью и слизью.

В правой руке он держал мобильный телефон. Очевидно, тот самый, на который пришло погубившее его известие о смерти дочери.