Джессика

— К сожалению, ваш сын остается в глубокой коме, и все наши попытки вывести его из таковой остаются безуспешны. Я не могу с уверенностью указать, что именно препятствует его… возвращению — мы, к сожалению, все еще знаем о мозге слишком мало — но, опираясь на мой опыт и доступные публикации…

— Он придет в себя? — на сей раз доктора перебила женщина. — Хоть когда-нибудь?

— Я бы оценил вероятность этого как очень низкую, — мягко ответил врач. — Хотя, конечно, всегда остается место для надежды.

Он думал, что она снова заплачет, но она не заплакала. Только прижалась головой к плечу мужа.

— Может быть… извините, если это прозвучит цинично, но, может быть, так лучше для него же, — негромко добавил доктор. — Насколько я знаю, против него выдвинуты очень серьезные обвинения…

— Он не делал этого! — сердито воскликнула женщина. — Только не Малколм!

Мужчина успокаивающе погладил ее по плечу.

— Я, сами понимаете, не следователь и не могу об этом судить, — развел руками доктор. — В своей области, во всяком случае, я сделал все, что мог. Будем надеяться на лучшее; это все, что остается…

— Да, — ответил мужчина, — мы понимаем. Спасибо вам, доктор, — он развернулся, увлекая за собой жену, и они вышли в коридор.

Позже, осматривая, как заживает рана пациента (она заживала хорошо, учитывая тяжесть ранения и сложность операции), доктор думал, что был не вполне искренен с его родителями, употребляя слова «хороший» и «лучше». Сам он не считал, что они применимы к такому исходу. Как врач, он был обязан бороться за жизнь пациента, несмотря ни на что, но для себя лично в такой ситуации он предпочел бы смерть. Хотя по сути это и была смерть… энцефалограмма не показывала никакой активности мозга. Доктор раздвинул пальцами веки единственного оставшегося у пациента глаза, чтобы увидеть то, о чем он и так хорошо знал: неподвижный, неестественно расширенный зрачок, не реагирующий на свет. На какой-то миг черный круг этого зрачка вдруг показался ему зевом колодца, уводящего в темную пустоту, где нет ничего, кроме клубящегося тумана… представилось вечное блуждание в этой пустоте — причем так ясно, словно он и в самом деле оказался там. Он невольно отдернул руку; глаз закрылся, и иллюзия исчезла. Разыгралось воображение, подумал доктор. Разумеется, в таком состоянии не может сохраняться никаких остатков сознания. В интернете достаточно баек, утверждающих обратное, но это не более чем околомедицинский фольклор… Доктор кивнул медсестре, ожидавшей команды, чтобы сделать новую перевязку, и вышел из палаты.

— Благодарю вас, мэм, — служащий вложил в папку подписанный ею чек. — Позвольте заверить вас, что скамейка и табличка будут восстановлены в самое ближайшее время. От имени города и администрации парков хочу еще раз принести извинения за эту прискорбную…

— Ничего, — перебила она и вежливо улыбнулась, — вы тут не виноваты.

— Нет, — возразил служащий, — безопасности парка и в самом деле уделялось недостаточное внимание. Как вы, возможно, знаете, это стоило должности начальнику полиции. Позвольте вас заверить, что теперь парк тщательно патрулируется каждую ночь, и ничто подобное не повторится.

— Надеюсь, — кивнула она, защелкнув сумочку. — Хорошего дня.

— И вам, мэм.

Она вышла на улицу из громоздкого административного здания и невольно прищурилась. Солнце светило ярко, совсем по-весеннему, несмотря на ноябрь. Но было холодно, совсем не так, как у нее дома. Хотя в горах тоже бывает холодно, и даже выпадает снег.

«Ну вот, я сделала это, Джессика, — подумала она. — Надеюсь, ты довольна».