Джессика

— Может быть. Но что я скажу копам? Что ты им скажешь?

— Я скажу… что ты не виноват… что… я напугал тебя, и ты случайно…

— Уже второй человек, которого я режу ночью в парке этим ножом, — вновь покачал головой Малколм. — Никто не поверит ни в случайность, ни в самооборону. Прости, Рик, но я не хочу ни в тюрьму, ни в психушку. Тебе не надо было лезть в это дело. Я ведь предупреждал, — он выдернул нож.

Тот самый, да, с загнутым концом. Ну, он и не сомневался.

Рик пытался сказать что-то еще, но только кашлял, захлебываясь кровью. Ногти его рук в агонии скребли землю. Ноги несколько раз судорожно дернулись. Затем всякое движение прекратилось. Малколм сидел над ним с поднятым ножом, ожидая, не придется ли нанести еще удар, но, кажется, это не понадобилось…

— Полиция! Бросьте нож!

Яркий луч электрического света ударил сбоку. Малколм испуганно обернулся.

Ослепленный фонарем, он почти не видел лица копа, но ясно разглядел пистолет в его руке — той, что не держала фонарь.

Защита Джессики больше не действует. Возможно, этот патрульный уже несколько раз проезжал здесь, ничего не замечая — но только не теперь…

Однако он, похоже, один, и это дает шанс.

— Офицер… — пробормотал Малколм, лихорадочно соображая на ходу. — Я… только что нашел этого парня. Кто-то пырнул его ножом и убежал. Я пытался ему помочь… вытащил нож, но…

— Брось нож и подними руки!

— Да… — Малколм поднялся, поднимая руки, но по-прежнему держа в правой нож — брезгливо, двумя пальцами, не как оружие. — Я понимаю, как это выглядит, но тот тип, настоящий убийца, он может быть все еще где-то рядом… — говоря это, он медленно подходил к копу. — Вам бы лучше…

— Брось нож, я сказал!!! — рявкнул полицейский. — И стой на месте!

— Да… — Малколм остановился (далеко, черт, все еще слишком далеко!) — Вон он, вон, за деревьями! Позади вас! Берегитесь!

Очень избитый, очень примитивный трюк. Но когда ты один ночью в лесу (ладно, в парке) возле места преступления (и взрыва и пожара вдобавок), ты никогда не можешь быть уверен, что это трюк, не так ли?

На миг, на один только миг полицейский обернулся. Малколм бросился вперед, сжимая в кулаке нож. О, это был великолепный бросок. Смертельная опасность мобилизует все силы. Если бы ненавистный физкультурник увидел это, он бы предложил ему место в сборной.

Но коп все-таки оказался быстрее. Он развернулся и выстрелил уже практически в упор. Пуля вошла Малколму в левый глаз и вышла за левым ухом.

Звука выстрела он уже не услышал.

Доктор вздохнул, снял очки и принялся тщательно протирать их бархатной салфеткой.

Это была его давняя привычка перед подобными разговорами. Говорят, медики циничны, и в значительной мере это так. Во время операции он не воспринимал больного, как личность — и иное было бы просто непрофессионально. Для него это было просто… операционное поле, совокупность тканей, оболочек, сосудов, с теми или иными патологическими изменениями, которые надлежало устранить или, по крайней мере, смягчить. И даже если все кончалось плохо… что ж, по крайней мере, пациент уже ничего не чувствовал.

Но его близкие чувствовали, и объясняться с ними было самой тяжелой частью его работы. Наверное, он никогда к этому не привыкнет. Но что уж тут поделаешь… медицина не всесильна, а он не бог. Даже если перед операцией на него и смотрят, как на бога.

Доктор надел очки и вышел к ожидающей его паре. Высокий худощавый мужчина, еще не старый, с суровым костистым лицом, обрамленным аккуратно подстриженной бородой, обнимал за плечи полноватую невысокую женщину с заплаканными глазами. Но сейчас она не плакала. Она смотрела на доктора с надеждой.

— Начну с хорошей новости, — бодрым голосом сказал он. — Его состояние стабилизировалось. По всей видимости… я не могу давать стопроцентные гарантии, я не господь бог, но, скажем так, с вероятностью 99 % он будет жить.

Женщина выдохнула с облегчением, но мужчина лишь крепче сжал ей плечо — от него, конечно, не укрылось, что если есть хорошая новость, есть и плохая.

— Вы должны понимать, насколько мало было шансов, — продолжал врач. — Сквозное ранение головного мозга… медицине известны случаи, когда пациенты выживали после таких ранений, но их не так много. Самый удивительный, пожалуй, произошел в 1848 году, когда железнодорожному строителю Финеасу Гэйджу в результате взрыва пробило голову насквозь железным ломом диаметром в дюйм с четвертью — намного больше калибра любой пули. Тем не менее, спустя всего несколько минут он пришел в себя и смог двигаться и говорить…

— Доктор, нас интересует не Финеас Гэйдж, — перебил его мужчина.

— Да, конечно. К сожалению, в случае вашего сына не все так хорошо. Левое полушарие получило значительные повреждения, и глаз, конечно, утрачен безвозвратно, хотя в то же время правое полушарие не пострадало. А это значит, что, теоретически, личность могла сохраниться без… существенных изменений. Луи Пастер, к примеру, сделал свои знаменитые открытия, имея лишь одно функционирующее полушарие…

— Теоретически? — вновь перебил мужчина. Он, похоже, сразу выхватывал суть.