Дурная кровь

Сколько нужно трём людям, чтобы забаррикадироваться в тесной избушке? Да примерно столько же.

– Заколачивайте избу! – гаркнул наёмник, уверенно направляясь к выходу.

– А ты… – Санторий не закончил, и так ясно.

Рута метко плюнула в окно, чем изрядно оскорбила, но и затормозила изумлённого разложенца.

– Дурной! – ёмко высказала она своё мнение.

– Знаю, – процедил Верд.

– Верд?! – Лишь колдунья не понимала, что это все так помрачнели. – Куда ты?

Охотник ответил не ей, а себе самому вполголоса:

– Выполнять обещание.

Четыре шага до двери.

– Верд…

Три шага.

– Верд!

Два шага. Он кивком отогнал Санни и перехватил меч.

Один, последний шаг. Ещё бы секундочку, чтобы в последний раз нырнуть в синие глаза-омуты, из которых так не хочется выныривать…

– Ве-е-е-е-ерд!!!

Уши заложило от крика. Ложки-поварёшки, ножи и разбитые в пылу сражения черепки зазвенели, отзываясь. Медленно, как в воду, выскользнула кочерга из бледных пальцев колдуньи.

А магия, потаённая, ледяная, лунным светом вырвалась из ладоней.

Она завихрилась снежинками, запуталась в волосах, озарила темноту серебром, заискрилась. Будто свежий воздух ворвался в затхлую могилу.

Сквозь белоснежную кожу, сквозь одежду светились синими паутинками вены. Она излучала свет, точно звёздочка, слепила и завораживала.

– Ко-о-о-о-о! – немелодично поддерживал Птенчик, внося посильную лепту в битву.

С губ Сантория сама собой сорвалась благодарственная молитва Троим, а бабка сварливо заметила:

– Дурное дело эти ваши колдунства! Опять нечисти мне накликаете!

А нечисть между тем, напротив, рыча и срывая кожу с костей, норовила поскорее покинуть негостеприимный дом. Льющийся из щелей, из окна и из приоткрытой двери свет отпугивал, отгонял мертвяков, как крыс.

Наёмник приложил поперёк спины последнего нелюдя, пытающегося покинуть избу через мышиный лаз в сенях.

Дурная замолчала и икнула, стушевавшись под ошалелыми взглядами.

– Это всё я сделала?

– И могла бы, между прочим, сделать так сразу, – закряхтела Рута, хватаясь за поясницу. – Годы у бабушки не те, чтобы с молодёжью играться!

И тут же, противореча сама себе, подцепила стопой ухват, на лету поймала и выскочила на улицу:

– Валите, валите! И шоб мне больше тут не топтали!

Мертвяки действительно спасались бегством, обходя избушку по дуге и скрываясь в лесу, за которым некогда стола маленькая деревенька Липки.

Талла выбежала следом с боевым кличем:

– Вали-валите! Сейчас я вас всех…

Но поскользнулась на зелёной склизкой жиже на пороге, взвизгнула, едва не навернувшись, и, оценив количество разбросанных по двору тел, с той же скоростью умчалась в дом.

– Ку-ко… – неуверенно начал петух, но всё же закончил истинным кличем победителя: – Ку-ка-ре-ку-у-у-у-у!

Забыв, что суровым воинам должно принимать победу в бою с достоинством, Верд ликующе гаркнул, поддерживая Птенчика, и сгрёб Таллу в охапку. Век бы не выпускать!

– Дурная, – только и смог он нежно вымолвить, ныряя в синие глаза.

Но девушка задёргалась, высвобождая руки, и с размаху дала наёмнику оплеуху.

– Чтобы… чтобы… чтобы не смел меня так больше пугать, понял?! – потребовала колдунья. – Дурной!

Санторий и лесничиха затаили дыхание: вот сейчас мужик обозлится и ка-а-ак наподдаст своенравной девке!

Наёмник опешил. Давненько он не получал ни от кого оплеух и никогда прежде не получал их от бабы. Зазналась, глупая девка! Забыла, кто главный? А ну-ка мы ей…

И он снова прижал её к груди, покорно пробурчав в белоснежную макушку:

– Как скажешь, колдунья.

Глава 13 Мёртвые детям не игрушки!

К утру потеплело и повалил снег. Мягкий, пушистый, невесомый. Похожий на цыплячье пёрышко, потерянное глупым птенцом в пылу драки с таким же несмышлёным юным петушком. Талла заворожённо следила за кружащимися в воздухе пушинками, прилипнув к подоконнику и уперев подбородок в сцепленные ладони. А может, и не за снегом вовсе она следила, а за раскрасневшимся от работы, вспотевшим мужчиной в расстёгнутой куртке, что брезгливо стаскивал в кучу остатки распотрошённых тел, пока их не замело до весны. Вонять же станут, лишняя работа одинокой сварливой бабке. Станет сама закапывать разложенцев и поминать недобрым словом дурную троицу, из-за которой случилась схватка.

Колдунья словно и не замечала отрубленных конечностей, вонючей, тягуче капающей на пушистые холмики жижи и перекошенных, не похожих на человеческие, морд. Она лишь глубоко, таинственно вздыхала, глядя на крепкого хмурого наёмника. Тот, почуяв взгляд, распрямился, утёр лоб и оглянулся на избушку, щурясь и с трудом угадывая, сидит ли кто у окна в тёмной комнате. Талла смутилась, покраснела, а Верд ухмыльнулся и приветственно поднял руку в тяжёлой рукавице.