Дурная кровь

– Ничего-ничего, это мне во смирение, – уговаривал сам себя служитель. – Я вот этого дурня ещё чуточку потерплю, а потом Бог с Ключом меня вознаградит. Всякое испытание, что посылают нам Трое, соразмерно силе веры нашей… – Он уставился в спину едущего впереди друга и сквозь зубы закончил: – А я, видимо, ну очень верующий…

– И очень рисковый, – добавил Верд.

– Таллочка, а как ты думаешь, наш Верд хороший? – не остался в долгу служитель. – Добрый?

– Конечно!

В доказательство колдунья неудобно скособочилась в седле, чтобы крепко-крепко ухватить наёмника за шею.

– И он ни за что нам с тобой не навредил бы, правда?

– Неправда, – нехорошо сощурился охотник.

– Конечно! – звонко перебила его колдунья, крепче обнимая и заставляя хмурого мужика горячеть от неуместной близости. Благо мороз быстро остужал.

– Вот как считаешь, Талла, если мы вдвоём Верда попросим развернуться да припустить по этой самой дорожке в противоположную сторону…

– Нельзя! – колдунья замотала головой, выглядывая из-за плеча наёмника. – Там же баба Рута одна. Надо её от мертвяков защитить.

– А после кладбища? – не отставал служитель. – Сама подумай, путешествие у нас, хоть тресни, не складывается. То шварги, то трупы ходячие… Не иначе, сами боги пытаются донести, что мы куда-то не туда двигаемся. А давай мы с тобой вместе попросим Верда…

– Всё, – резко натянул поводья охотник, – приехали.

И выставил руку, помогая не успевшему затормозить Санторию кувырком свалиться с лошади. В снегу осталась вмятина, идеально совпадающая с контурами тела толстячка.

– Я тебе это припомню! – донеслось из неё.

– Боги велели прощать, – напомнил Верд.

– А я тебе сначала припомню, а потом прощу.

– Ой, посмотрите! – закончила спор Талла.

Дурная соскочила с седла и, проваливаясь по колено, припустила к кладбищу. Хоть бы по проторенному пошла, так нет же, загребает снег, срезает, чтобы быстрее добежать до любопытного зрелища!

– Привяжи лошадей. – Охотник бросил поводья другу и двинулся вслед за колдуньей, но с полпути вернулся, подал Санни руку, до пояса вытаскивая его из сугроба. Поднимать, однако ж, не спешил, так и держал за предплечье на весу, чтобы служитель не рыпнулся. И тихо, проникновенно пообещал: – Ещё раз заведёшь свою песню, закопаю в ближайшем лесу.

Санни махнул второй, свободной, рукой, в притворной искренности заверяя:

– Какую такую песню? Верд, друг, у меня и мысли не возникло…

Охотник разжал пальцы – Санторий рухнул обратно. Слегка присев, Верд упёрся коленом в грудь приятеля. Как раз в эту секунду Талла нетерпеливо обернулась:

– Ну где вы там?!

– Идём! – с видом «мы тут просто в снежки играем» помахал Верд, избавившись от добродушного выражения, как только девчонка помчалась дальше. – Дураком меня считаешь? – Наёмник неспешно, наслаждаясь, набрал пригоршню снега и налепил на физиономию служителя.

– Имею право не отвечать на провокационные вопросы, – торопливо отплёвывался тот.

– Ещё раз намекнёшь, что дурную не надо продавать…

Санторий расплылся в едкой, жестокой, но крайне довольной улыбке:

– Друг мой… тьфу… я ни слова не сказал о том, что колдунью не надо везти дальше. Я беспомощный трус и всего лишь хотел убраться подальше из опасных мест. А какие мысли не дают покоя тебе, я понятия не имею!

Верд ошалело отстранился, точно получил удар в челюсть. Кабы Санни ещё и неудержимо злобно расхохотался, всё встало бы на свои места, а ощущение, что наивного юнца обвели вокруг пальца, себя бы оправдало. Но Санторий смотрел настолько искренне и чуть оскорблённо, что и сказать нечего. Кроме разве что:

– Уши оторву!

Служитель смиренно коснулся груди.

* * *

Причина, по которой мертвяки измудрились выкопаться из могил посреди зимы, нашлась сразу же. На кладбище зимы не было.

Лошади укоризненно принюхивались к терпким ароматам мокрой земли, алчно раздували ноздри, но до зелёной поросли добраться не могли: наученные горьким опытом путники оставили животных чуть поодаль от пропитанного магией места. Хотя, усвой они урок ещё лучше, и сами бы близко к нему не сунулись.

Тёплый звенящий ветерок перебирал гибкие ветви берёз, поспешивших выдавить рыхлые почки; по чавкающей под подошвами грязи сновали лягушки, торопился укрыться от шумных пришельцев выглянувший на тепло уж; подгнившая, пахучая падь смущённо пряталась меж зелёной травы, рванувшей в рост.

И только сырые надгробные камни, от которых в любую погоду веет потусторонней стужей, портили лужайку. Чудесное было бы местечко! Солнечное, ровное… С каким удовольствием путники устраивали бы привал в редком березняке! Кабы не додумались добрые люди хоронить здесь своих родичей. Теперь и радость не радость, и на солнце греться как-то стыдно. Точно ведь знаешь: прямо тут, под чёрной землёй, лежат холодные, безжизненные… Хотя лучше бы безжизненные.