Дурная кровь

– Чаго? Не слышу! Никак, малохольныя помощи у бабушки просють? – уточнила старушка, неторопливо перевязывая косынку узелком на лоб. Птенчик смотрел на неё как на умалишённую и безопасное место покидать не собирался.

– Нам разве что помощь Бога с Ножом пригодится. – Служитель топнул по всунувшейся в дом ноге.

– Ну так, считай, он уже здесь. – Маленькие тёмные глазки сузились до крошечных щёлочек; старушка необычайно проворно для её возраста спрыгнула на пол и двинулась к окну, на ходу выуживая из бездонного кармана передника рогатку. – Ну-тка, мелкая, подай бабушке из сундука холщовый мешочек, а то годы уже не те бегать за каждой мелочью.

Птенчик мог бы покрутить когтем у виска: хозяйка совалась куда-то, куда соваться не следует. А ведь, если она сгинет, кто насыплет ему зёрен и отжалеет мелко порубленное куриное яйцо? Петух спустился следом, громко хлопая крыльями. Морда его, и без того разбойничья, приобрела совсем уж злодейское выражение.

Талла метнулась, передала свёрток, набитый чем-то тяжёлым. Старуха долго придирчиво выбирала и наконец достала из него маленький металлический шарик. Прицелилась, сощурилась, прикусила язык от азарта и…

– Ар-р-р-р-р-р-ра! – взвыли от боли снаружи.

– Ну, чаго встали? Ещё дробину подавайте! – не оборачиваясь, она требовательно протянула горсть.

Новый выстрел, и ещё, и ещё…

– О, вы поглядите! Валле! Валле! А, не слышит, окаянный! Да он и при жизни на одно ухо глух был… Н-н-на! От, теперь и на второе оглох! А вон, никак, Евлампий Толстый шатается! Точно, он! От шельма! Получай! Кто бабушке прошлой весной долгой и мучительной смерти желал? О, а вона и дед мой идёт! Не трожь его, служивый, подпусти поближе! Он мне при жизни так и не сознался, чаго с дыдлой Кочерышкой у него было, так мы это сейчас повыясняем!

– Вряд ли он вам что-то вразумительное ответит, уважаемая. – Санторий перестал цветом щёк напоминать полотно: теперь дверь они держали вдвоём с Вердом, а это дело оказалось куда проще.

– Ну дык а зачем мне отвечать? Мне отвечать не надо! – Старушка аж восторженно подпрыгнула, особенно удачно одной дробиной пробив сразу двух мертвяков. Первый печально рыкнул, трогая пожелтевшими пальцами дыру в груди, второй и вовсе не смог подняться. – Мы его приложим хорошенько, бабушке всяко приятно будет!

Верд понимал, что выстоят они недолго. И как бы иначе? Четверо, если считать сумасшедшую бабку, против толпы трупов. Любого мастера меча сомнёт бесчисленное воинство. А хоронили на прилегающем к Крепости кладбище очень и очень многих…

– Последняя! – Талла подала лесничихе дробину, вывернув мешочек наизнанку в поисках ещё хоть одного завалящего снаряда.

Наёмник выдохнул и на мгновение опустил веки. Он знал, что этот момент наступит. Старуха, мигом растеряв прыть, попятилась от подоконника. Петух, напротив, скакнул на него, взъерошивая немногочисленные перья и угрожающе куд-ку-кудахтая. Полоснул кого-то когтями, клюнул, выпрыгнул в снег, чтобы преследовать добычу, но быстро оценил масштабы действия и сиганул обратно, предпочтя смерть трусливую, но отсроченную.

– Ну ничаго, – потёрла шершавые ладошки Рута. – Бабушка уже своё пожила, бабушка на покой уйдёт громко!

Санни безнадёжно швырнул топор на пол и тут же его бережливо подобрал.

– Они хоть к утру разойдутся?!

– Раньше, малохольный, раньше. Они всякий раз через меня идут к Липкам, а там разворачиваются – и обратно. Уже к первым петухам их не слыхать…

– Так они ещё и обратно пойдут?!

– Пойдут, пойдут. В Липках-то жрать уже некого, все закончились… Словно всех перебить решили, поганцы! Но бабушку так просто не возьмёшь! Бабушка в этой избе без малого восемьдесят годочков прожила, здеся и помрёт!

– Но хотелось бы всё же без нас, – пролепетал Санни.

– А что, служитель, плохо разве собрались? Заводи свою погребальную, а мы с седовлаской устроим резню, какая и в посмертии этим гадам запомнится!

Верд смущённо пригладил словно посыпанные пеплом волосы. У старухи коса тоже не чернеет молодостью, так что ж, как седовласка, так сразу он? Небось у лесничихи жизнь поспокойнее, чем у наёмника была… Он рубанул прорвавшегося мертвяка поперёк. Ну, может, и не сильно спокойнее…

Зажмурившись, Талла размахивала кочергой. Обороняйся она одна, давно бы получила ядовитый укус, но Верд следил, чтобы ни целиковые мертвяки, ни их отделённые, но не менее ядовитые конечности к ней не подобрались.

А мертвяки прорывались.

– Что встал, седовласка? Или прикажешь бабушке за всех отдуваться? Ну так бабушка может, токмо потом тебе так всыплет, чтобы не ленился, что пожалеешь, ежели цел останешься!

Ещё один влез в окно. Талла задела его кочергой, а старуха нахлобучила раскалённый котелок на голову и, задрав юбки, рисковым ударом ноги выпнула на улицу. Наёмник метнулся помочь, но тут же пришлось вернуться к другу.

– Верд! – Не в силах удержать дверь в одиночку, служитель действительно начал тихонечко вспоминать молитвы, но те оказывались то праздничными, то свадебными.

Сколько выдержит человек, заражённый ядом мертвяка? Простоит хоть четверть часа?