Дурная кровь

Талла опустилась на скамью рядом, долго молчала.

– Как у мёртвого озера?

Наёмник кивнул.

– Зачем?

Пожал плечами, шумно отглотнул из чашки.

– Надо проверить.

– Надо бежать, – почти одновременно решил Санторий. – Что? Проверить? Друг мой, ты в своём уме?

Верд одарил приятеля тяжёлым колючим взглядом. Ясно, что в здравом уме человек эдакую глупость не учудит, так чего спрашивать?

– Надо собирать вещички и драпать, раз уж нечисти так приглянулось это местечко! Пусть себе развлекается, берег Плети и без того никому не нужен! А ты в самое пекло лезть собрался? И зачем?!

Верд очень медленно поднёс кружку к губам. Зыркнул поверх неё на Таллу, на Руту, упрямо скрестившую руки на груди. Не бросит ведь избу, к которой всей душой прикипела, так вместе с нею и сгинет. И сколько ещё таких одиноких старух или глупых девчонок, не способных за себя постоять, встретится на пути у армии нечисти? И он ответил:

– А шварг его знает. Интересно.

Санторий несколько раз по-рыбьи открыл и закрыл рот. Слов, чтобы описать ситуацию и вместе с тем не оскорбить слух богов, кои, как известно, всегда с нами рядом, не находилось. Поэтому служитель почесал затылок и отправился натягивать сапоги.

– А я нарежу бутербродов, – заключила Талла, с готовностью поднимаясь.

Верд поймал её за хрупкое запястье, чтобы вручить опустевшую тару:

– Я иду один.

– Ага, разбежался, – фыркнул Санни.

– Вот ещё! – поддержала дурная.

– Кладбище рядом. А днём мертвяки из могил выбираться не станут. Проверю, почему им спокойно не лежится, и вернусь.

– Ага, так и сделаем, – подтвердила колдунья.

Наёмник стукнул кулаком по лавке и скорчил самую страшную гримасу из имеющегося арсенала.

– Я иду один! – гаркнул он.

– Конечно, – согласился Санторий. – А я иду с тобой.

– А я нарезала бутерброды! – задорно поддержала девчонка, закидывая в сумку цельный шмат сала и погрызенный с одной стороны здоровенный ломоть хлеба. Рута аж постеснялась напомнить, что, вообще-то, это её сало.

Теперь уже у наёмника не нашлось слов. Выбирая между рыком и сквернословием, он задохнулся от возмущения, повернулся к лесничихе и обиженно, по-мальчишески, потребовал:

– Баба Рута, ну скажи им!

Старуха смиренно проводила взглядом ныряющую в чужие сумки снедь, принюхалась к усиливающемуся трупному душку, исходящему от останков мертвяков, и… схватилась за поясницу:

– Ой, бабушка старенькая, у бабушки с молодёжью спорить моченьки нету! – Она нырнула на полати и уже совершенно нормальным голосом, без оханий и постанываний, добавила: – Моё дело сторона. Помрёте – значит, помрёте. В одиночку али всей кучей, мне до того ужо дела нету. Но решайте сами, на что у вас дури достанет, бабушку не вмешивайте. А то, ить, иш-ш-шо совесть на старости лет проснётся, жалеть вас стану… Ну-тка, проваливайте отседа! Прижились, понимаешь, как псы блудливые!

Троица всё же задержалась ещё немного. Аккурат хватило времени, чтобы криво, но надёжно починить разбитое окошко, отмыть следы битвы и прикопать в лесу гниющие трупы. Талла ещё и печь растопила, чтобы Рута не окоченела в выстуженной избе. Когда, собравшись и поблагодарив хозяюшку за помощь, троица низко поклонилась округлому заду, скрытому видавшим виды одеялом, старуха только невразумительно выругалась в ответ. Но когда они оседлали лошадей и отошли до поворота, бабка ловко спрыгнула на пол и прильнула к окну.

– Да не оставят вас боги без помощи, дурные, – шепнула она, утирая передником маленькие тёмные глазки.

* * *

Снег продолжал валить. Казалось, низкие, потемневшие от тяжести тучи решили засыпать не только уже едва различимую колею с маленькими фигурками всадников, но и все окрестные селения.

– Если так и дальше пойдёт, кладбище заметёт куда раньше, чем мы до него доберёмся. – Санни спрятал кисти в рукава. Пороша на них мгновенно таяла, и из-за этого мокрые руки лишь сильнее мёрзли.

Верд, в отличие от друга, варежки в доме лесничихи не забыл, но страдал ровно от того же. Зато Талла в огромных мужских рукавицах смотрелась ещё более нежной и красивой, чем обычно. Снежинки ровным слоем ложились на лохматую косу, оседали на пушистые локоны. Так и тянуло провести по ним мозолистой ладонью. А почему бы, собственно, и не…

– Что? – вздрогнула девушка, оборачиваясь.

Верд торопливо отвернулся, сказал в сторону:

– Ничего. Не вертись.

А Санторий, хоть и честил охотника вполголоса, заметил и захихикал:

– Ничего-ничего, Таллочка. Это просто наш Верд страдает, что такая хорошая прогулка больно короткой оказалась. Думает, где бы ещё на пару дней задержаться, чтоб её продлить.

– Рот закрой, – посоветовал наёмник. – Кулак залетит.

– А не муха, нет? – усомнилась колдунья в содержании старого присловья.

– Тебе – муха, – согласился Верд. – А ему – кулак.

Санторий показал приятелю язык и тут же едва его не откусил: Кляча то и дело оскальзывалась и проваливалась на узкой стёжке.

– Гляди-ка, – восхитился наёмник, – а боги и правда всегда с нами рядом, чтобы учинить расправу над грешниками и болтунами!