Дубовый листок

Нечего и говорить, как я был доволен таким попутчиком. Всю дорогу мы беседовали о самых разнообразных вещах.

Пройдя вместе около трех часов, Гедроиц остановился.

— Здесь нам придется расстаться. Сожалею об этом, пан поручик. А может быть, вам не так обязательно идти на Замосцье? Что вы будете там делать? Понимаю, вам было бы приятно повидаться с друзьями — Крузенштерном и Винтуловым, но это свидание можно отложить. Не пойдете ли в отряд «озорного Гедроица», как называют меня русские? Мы делаем им малую войну, и я нуждаюсь в хороших помощниках. Послезавтра предстоит серьезное дело — я выведал, что по Белжицкой дороге пойдет обоз маркитантов для корпуса Ридигера. Вы могли бы хорошо при этом пофехтовать и пострелять в цель…

Отказываться я не мог и не хотел и вместе с Гедроицем свернул в глубь леса.

_ А что, пан поручик женат? — спросил Гедроиц.

— Да… На Волыни у меня осталась жена.

_ Как звать жену пана поручика?

_ Ядвига Скавроньская.

— Ядвига Скавроньская?.. Красивое имя. А не прибавить ли шагу, пан подпоручик?

— Один пан бог знает, — продолжал я, ускоряя шаг, — придется ли встретиться с ней на этом свете… Когда идешь на войну, рассчитываешь или на смерть или

на…

— Уродство? — спросил Гедроиц.

Я промолчал.

— Вероятно, пан поручик плохо знает польских женщин, — продолжал Гедроиц. — Моя невеста верно ожидала меня. Но когда я вернулся из Испании без носа, я решил не показываться ей на глаза. Она сама приехала и сделала мне предложение. И вот мы живем, как дай бог каждому. Когда порой я возвращаюсь в Замосцье, где у меня небольшое имение, у нас каждый раз начинается новый медовый месяц.

— Вы правы, пан капитан. Я вообще не знаю женщин. Товарищи надо мной, бывало, даже смеялись.

— Товарищи пана еще дураки, — отвечал Гедроиц. — Чем позже мужчина вступает на такой путь, тем для него лучше. Мужчина должен быть чистым, как и женщина. Только тогда можно рассчитывать на счастливый брак.

— Так мне говорил когда-то и отец.

— Я очень рад, пан поручик, что вы согласились идти со мной. А теперь, поговорив с вами, я почти уверен, что и вы будете довольны…

Часа через полтора мы вышли на чудесную поляну, где расположился отряд Гедроица. Партизаны шумно приветствовали своего командира.

Гедроиц провел меня в свой шалаш, стоявший в стороне под огромным дубом, и предложил располагаться как дома. Сам он начал разоблачаться и наконец предстал в военной форме.

Сказав, что скоро вернется, Гедроиц ушел, а я присел на кровать и, слушая шорох чащи, задумался, как причудливо складывается судьба. Какую-нибудь неделю назад меня лихорадило от мысли, что я так далеко от отчизны, а теперь, нежданно-негаданно, буду бороться за независимость на родной земле да еще в партизанском oтряде…

Пола над входом в шалаш откинулась, и кто-то, слегка нагнувшись, переступил порог. Я обмер. В полумраке в мундире улана, с пистолетом за поясом, стояла… моя жена.

— Ядвига! — неистово крикнул я.

— Михал!

Мы бросились друг к другу в объятья.

— Ты жив, ты жив! — повторяла она, захлебываясь от радости.

Я прижал ее к груди, не имея сил говорить. Пола шалаша снова приподнялась и заглянул Гедроиц. Улыбнулся и скрылся.

Есть бог! — сказал я. — Верю в его чудеса! Верю в счастье!

Ядвига рассказала мне все. Не по порядку, нет! Какой мог быть порядок в рассказе, который поминутно прерывается поцелуями! Она все просила обнять крепче.

Ядвига уехала в Кременец. Там она встретила Хрощековского. Он сказал, что корпус Дверницкого разбит наголову, генерал взят в плен, а его адъютанты повешены.

Он клялся, что ему рассказывали об этом очевидцы.

— Я потеряла голову.

— Но как ты очутилась в пуще у Гедроица?

— Вместе с повстанцами, к которым примкнула. На что мне жизнь, думала я, если Михала уже нет. Я буду вместо него защищать отчизну. И мамуся благословила.

Странное чувство охватило меня! До этой встречи я смотрел на нее, как на мадонну, стоящую на недосягаемой высоте, и сам себе казался недостойным и бессильным. Сейчас же я стал большим и сильным, а Ядвига казалась мне ребенком, за которого я отвечал.

Глава 28

Лишать врагов средств к существованию было важным и почетным делом, и я не жалел, что попал в партизаны. Первая операция, в которой я участвовал, не составила большого труда: мы подстерегли обоз, распугали конвой выстрелами и захватили повозки. Чего только там не было! И великолепные вина, и водка, и папиросы, и мука, и колбасы с окороками, и всевозможная снедь! Все, что не поместилось в наши мешки, мы отдали крестьянам соседнего села, а маркитантов и конвоиров, полумертвых от страха, капитан Гедроиц приказал выстроить в ряд со связанными позади руками и держал перед ними краткую, но впечатляющую речь:

— Как же плохо вы трудитесь для своего командира! За такую работу всех вас следует расстрелять!.. Ваше счастье, что я не Ридигер. Все же от его имени приговариваю вас к розгам. Становитесь в очередь и, не тратя времени понапрасну, освобождайте соответствующую часть тела от одежды.

Маркитанты и конвоиры не ожидали такого приговора. С одурелыми от радости лицами встали они в шеренгу.