Дубовый листок

— Уведите отсюда корпус! Из-за вас русские нарушают границу!

— Идите к своим начальникам, скажите: не пришел их час командовать моим корпусом, — ответил генерал. — Я нахожусь еще на волынской земле.

— Но из-за вас русские могут поссориться с Австрией!

— Я не сойду с места.

Австрийская стража скрылась в тумане. Через полчаса нам донесли, что австрийцы прогнали русских со своей территории.

Бледный, с огромными тенями под глазами, генерал вышел из корчмы. Туман поднимался перед нами, как театральный занавес, открывая колонны пехоты противника, лившиеся в овраг словно поток. Гусары и драгуны их тоже спускались в овраг, намереваясь взять взгорок, где стоял капитан Пузыно. Генерал смотрел туда насупив брови и наконец объявил:

— Час настал. Поезжай, Анастаз, к артиллерии. Пусть собираются. А ты, Михал, поспеши к остальным, объяви отступление… Да! Не забудь сказать Высоцкому: пусть артиллерию пропустит вперед пехоты. Пушки уже не понадобятся.

Мы втроем — я, Анастаз и генерал — стояли у границы, глядя, как корпус переступал невидимую черту.

— Пора и нам, экселленция, — сказал Анастаз, когда приблизилась кавалерия.

— Да-да! Садись, Анастаз. И ты, Михал. Я сейчас.

Генерал пошатнулся, необычно грузно поднялся в седло, и мы поехали, догоняя своих.

Глава 26

Мы встали на бивак версты за две от Люлинской корчмы, по соседству с деревней со странным названием Терпиловка.

Мимо меня, без всякого спроса, к генеральской палатке проскочил полковник австрийской службы. Я преградил ему путь.

— Что вам угодно? — спросил я по-французски.

Полковник прищурился:

— Мне нужен командир польского корпуса. Фамилии я не знаю.

— У польских командиров, господин полковник, тоже есть адъютанты. Командир корпуса отдыхает.

— Тогда разбудите. У меня срочное дело.

— Как прикажете доложить?

— Полковник австрийской службы Фаук.

Генерал не захотел говорить с этим полковником с глазу на глаз.

— Ты скажи ему, что сейчас выйду, а сам пошли за офицерами штаба.

…Разговор состоялся в изысканно-вежливой форме, на французском языке.

— Я приехал выяснить ваши намерения, господин генерал.

— Хочу получить у вас разрешение на проход через ваши земли к себе в Польшу. Силы русских превышают мои более чем в десять раз.

— Вряд ли правительство согласится. Имею приказ немедленно вас разоружить, иначе Австрия будет считать ваш корпус враждебным. Дайте в залог двух генералов и приступите к выполнению нашего требования.

Генерал грустно улыбнулся:

— В моем корпусе всего один генерал, он перед вами. Неужели, господин полковник, вы всерьез думаете, что три с половиной тысячи совершенно измученных поляков могут представлять опасность для Австрии? Польша, между прочим, всегда стремилась поддерживать с вами дружбу.

— Генерал должен понимать: я выполняю приказ правительства. Чем вы можете доказать, что переступили границу без враждебных намерений?

— Словом чести польского генерала. Надеюсь, достаточно?

— Лично мне да, я доложу правительству. Но разоружение обязательно и тотчас.

— Как вы можете это требовать! — воскликнул генерал. — Заклятый враг Польши стоит рядом и уже дважды нарушил границы, стараясь перебить моих людей! Я сложу оружие, только когда Австрия примет меры безопасности нашего корпуса.

— Хорошо… Я сейчас пошлю представителя к Ридигеру, а вы перейдите в Клебановку. Это соседняя деревня.

Фаук откланялся и уехал, оставив для наблюдения за нами полк гусар. Через час мы покинули Терпиловку.

Из Клебановки генерал продолжал высылать патрули

к границе, хотя, вероятно, он сам и все вокруг понимали, что это спектакль. Русские больше не пытались нарушить границу.

С утра до позднего вечера офицеры толклись в штабе и подле. Генерал заперся в избе, что-то писал с Дуниным. Вызвали майора Осиньского и отправили его во Львов к губернатору, потом снова заперлись. Графы Чацкий и Стецкий держались все время вдвоем. Их объединило общее горе — оба расстались с близкими людьми, лишились своих миллионов, а у графа Чацкого, сверх этого, теперь не осталось на Волыни даже крова — Боремльский палац был превращен в развалины.

— Что делать, — говорили они. — Разве мы первые или последние? Вот и генерал сделался нищим. У него ведь тоже имение в Подолии. Как-нибудь постараемся пробраться на родину и продолжать борьбу.

Анастаз Дунин уехал в Вену с письмом к французскому послу, и теперь пришла моя очередь засесть с генералом. Я переписывал рапорт Народному Жонду, этот рапорт должен был отвезти майор Высоцкий.

В вихре последних событий я не имел случая с ним беседовать, как бывало. И только теперь, когда он собирался в путь, я улучил для этого несколько минут.

— Недолго пришлось нам служить вместе, Михал, — сказал он.

— Очень сожалею об этом, пан Высоцкий.

— И я… Как грустно. Делать что-то большое, важное, вложить в него столько сил и… никаких результатов.

— Результаты-то есть, но плохие. Почему? Я все время об этом думаю. Ведь у нашего корпуса была благородная задача, и вы тоже тогда, в Варшаве, задумали благородное дело… Почему же все провалилось?