Дубовый листок

— Мы не пришли сюда, — продолжает он, — а нас завели и теперь предлагают обсудить, что мы думаем по этому поводу. Ха-ха! А что думал командир отдельного корпуса, загоняя нас в ловушку?

И снова глубокая пауза, скрип дубовых ветвей и дождевая дробь. Фонари горят так тускло, что я не могу рассмотреть лица офицеров. Вижу только их глаза, блестящие в полумраке.

— Пан Брониковский всего несколько дней в корпусе и уже берет на себя смелость делать выпады в сторону командования. — Генерал говорит так спокойно, словно рассуждает о погоде, сидя в Замосцье. — Я отвечаю за свой марш перед Народным Жондом, который послал нас на Волынь.

— Правильно! — восклицает капитан Пузыно, отрываясь от стены. — Почему и как мы пришли сюда, рассуждать не время и не место. Предлагается решить нашу судьбу сообща, а не заниматься следствием. Просил бы генерала сказать, каково соотношение сил. Это полезно знать каждому. Мне известно одно: против моих двадцати пушек русские выставили шестьдесят.

— В Боремле, как вы помните, Панове офицеры, у русских было двенадцать тысяч против наших четырех. Сейчас же неприятель имеет двенадцать тысяч только одной пехоты. У нас всего тысяча.

Кавалерии у нас десять дивизионов, а русских тридцать семь… — сообщил Дверницкий.

— Благодарю, — ответил Пузыно. — Так вот, Панове офицеры, получается, что около двадцати тысяч здоровых русских солдат против трех с половиной измученных и голодных поляков… Многовато. Конечно, Панове, бывает, что и при таком соотношении бьются и побеждают. Сейчас же мне это кажется бессмысленным.

— Если нам умирать, то только в бою! Поэтому я предлагаю все-таки биться, — сказал Высоцкий.

— А вы уверены, что вас убьют, а не возьмут живым? — спросил Терлецкий. — Или не оставят уродом?

Снова глубокая тишина.

— Пан генерал, что вы думаете? — спрашивает еще кто-то из угла.

— Последовать предложению майора Высоцкого или…

— Сдаться на милость москалям? Перейти на их сторону? — выкрикивает Ксаверий Брониковский.

— Пан Брониковский перебил меня со своим предложением, — спокойно говорит генерал, — а у меня есть еще мысль — сохранить остатки нашего корпуса для отчизны… Неприятель не имеет права нападать на нейтральной земле. Теперь, пан Брониковский, продолжайте, я кончил.

— Да, я буду продолжать. — Брониковский вышел на середину и повернулся к офицерам — Панове! Второе предложение генерала Дверницкого — отказ от революции. И вообще этот поход — сплошное предательство! И сидение в Замосцье за спиной непогоды… Предлагаю прежде всего арестовать генерала и биться до последней капли крови.

Вот когда все в корчме вышли из оцепенения. Поднялся такой шум, что нельзя было разобрать, кто что говорит. Высоцкий призвал к порядку. Когда смолкли, майор Шимановский сказал:

— Самое разумное — второе предложение генерала.

— Арестовать Брониковского! — крикнул кто-то.

— Австрия — это разумно. Мы не достанемся врагу…

— Зачем бессмысленно умирать?

— Мы еще можем пригодиться отчизне! Генерал прав! Дверницкий поднял руку:

— Панове офицеры! Властью, доверенной Народным Жондом, приказываю вернуться на позицию и приготовиться к отступлению в Австрию.

Теперь, когда совет кончен, я могу дать волю своему негодованию. С бешеной ненавистью, сжав кулаки, бросаюсь к Брониковскому:

— Как вы смели!.. Я вас…

— Наленч! — строго крикнул Дверницкий. — Сейчас же поди сюда! Садись писать диспозицию. Где бумага?

Я не могу не смотреть на Брониковского. Он стоит у стены, офицеры расходятся. Впереди идет капитан Пузыно. Останавливается перед Брониковским и громко говорит:

— Мне стыдно за вас. Так оскорбить генерала!

И, плюнув около Брониковского, он выходит. Дальше идет Терлецкий.

— Я тоже, панове, возмущен… — и он тоже плюет.

Высоцкий, Шимановский, Чацкий, Стецкий, все офицеры останавливаются перед Брониковским, молча плюют и выходят.

Генерал стоит у стола и смотрит на эту сцену. Он забыл, что собирался мне диктовать диспозицию.

Все ушли. Брониковский смотрит на генерала. Вдруг он вынимает пистолеты, быстро подходит к столу и кладет перед генералом.

— Возьмите пистолеты, пан Брониковский, и ступайте на свое место. Я ничего не имею сегодня против вас, — говорит Дверницкий. — А мнение панов офицеров для вас ясно…

Низко опустив голову, Брониковский берет пистолеты и выходит из избы. Теперь мы втроем — два адъютанта и генерал. Ветви дубов жалобно скрипят и стучатся в стены. Хлюпает вода, барабанит в окна дождь. Анастаз припал к столу. Его лихорадит. Я написал диспозицию и повез ее сам. Вернувшись, застал генерала за столом, напротив Дунина. Сидел, склонившись на руки.

Я ходил по корчме и слушал дождь. Иногда он звенел, как бубенцы, иногда грохотал. Ветер свистел в трубе. Не верилось, что еще утром была весна. Ядвига, жена моя! Слышишь ли?

Когда окна корчмы посветлели, я вышел. Вокруг стоял такой туман, что ничего нельзя было видеть за пару шагов. Вдруг из тумана вынырнул человек.

— Пан адъютант, русские тайно переходят границу, чтобы ударить в тыл корпуса!

Я побежал к генералу. Пока докладывал, в корчму ворвалась австрийская стража.