Дубовый листок

Когда небесная канонада унялась, на горизонте был виден лишь краешек солнца. От него по небу, закиданному лохмотьями туч, разливалось алое зарево. На боремльской равнине лежали мертвые и раненые, стояли, повесив головы, осиротевшие лошади, а капли дождя, повисшие на травах, казались рубинами.

Медленно я поехал к Боремлю, где уже собрались наши части. Заиграли трубачи. Показался и генерал. Он ехал по фронту и благодарил солдат за бой.

— Hex жийе Ойчизна! Hex жийе енерал! — катилось по полю.

Русские молча стояли на линии Новоселок. И если бы не усеянная трупами равнина, можно было бы думать, что бой еще не начинался.

Мокрые до нитки, вернулись мы в полуразрушенный палац. Сгущались сумерки. Во дворе стояли возы с ранеными. Генерал послал сообщить частям, чтобы огней не зажигали, а готовились к выступлению.

Не однажды потом я слышал рассказы о боремльском бое. Русские говорили, что победили они, а поляки считали победителями себя.

Двенадцать тысяч русских могли и должны были победить нас, хотя четыре тысячи поляков и сражались как львы. Это признавали сами враги. И все же победителей в боремльской битве не оказалось, потому что, как говорили солдаты, сам пан бог вмешался в этот бой и намочил пушки и ружья, чтобы братья славяне прекратили избивать друг друга.

…Генерал, Высоцкий, Шимановский и лекарь обходили раненых, лежавших в нижнем зале палаца. Я сопровождал их с фонарем.

Генерал останавливался перед каждым солдатом, целовал, благодарил и прощался:

— Дети, простите! Мы сражались в неравном бою. Я не в силах взять вас с собой.

— Пусть бог простит.

Лекарь Крысиньский подвел генерала к российскому офицеру.

— Пан офицер, — сказал генерал, — лекари моего корпуса спасли вашу жизнь, подобрав вас на поле битвы, и оказали необходимую помощь.

— Да, — отвечал офицер. — Я благодарен за это вашим лекарям и вам, господин генерал.

— Теперь я вас прошу — позаботьтесь о моих несчастных товарищах, когда сюда придут ваши части… Можете ли это обещать?

— Честное слово русского офицера. Будьте спокойны. Русские милосердны к побежденным.

Тридцать солдат и семь офицеров — вот это и все раненые, кого мы взяли с собой.

Глава 24

Мы ушли из Боремля в полночь. Часть кавалерии была послана в обход по равнине, чтобы отвлечь внимание русских, остальные — прямиком на Берестечко. Было запрещено говорить вслух, курить, идти в ногу. Только за верхней боремльской плотиной, где мельница шумит, как бор, мы перестроились на обычный марш.

Посланный от авангарда сообщил, что прогнали казаков, ломавших мост в Берестечке.

Генерал приказал исправить мост, чтобы перевезти обоз и артиллерию, а после переправы уничтожить его до основания. Пехота и кавалерия перешли Стырь вброд.

Граф Плятер устроил нам роскошный прием. За завтраком он передал мне небольшой сверток и сказал:

— Ваша жена вместе с матерью по моему настоянию вчера уехала в Кременец. На случай вашего прибытия в Берестечко она оставила вам это.

— Чья жена? — удивленно спросил генерал. — Что это значит? Почему я не знаю, что ты женат?! И как ты мог жениться, не спросив на это разрешения своего командира?

— Извините меня, экселленция. Все совершилось так неожиданно и в такой обстановке… Я не имел возможности выполнить общие правила…

Генерал махнул рукой:

— Ладно уж, но я хотел бы повидать твою жену.

Я сказал генералу, что если все будет благополучно, я устрою свадебный пир и, надеюсь, генерал будет моим гостем.

— Дал бы бог, дал бы бог, — произнес он задумчиво.

В пакете, переданном графом, оказался небольшой портрет Ядвиги. Лучшего подарка я не мог ожидать. Я вскрыл пакет под ясенем, где еще недавно был с Ядвигой. Так же, как и в тот день, дул ласковый ветерок и пахло черемухой, так же шелестел ясень и перекликались птицы, а по Стыри шли плоты и лодки. Но все это утратило для меня прелесть.

Ксендз, который предпочел переправиться через Стырь вброд, а в Боремле устал меньше других, хлопотал об очередном набоженьстве. Чем больше невзгод терпел корпус, тем больше он заботился о наших душах.

Набоженьство состоялось у Тринитариев при участии тридцати четырех ксендзов, собравшихся в Берестечко из окрестностей. Мальчики, наряженные в белые одежды, звонили в серебряные колокольчики, а девочки сыпали перед ксендзами нарциссы, сирень, розы и другие весенние цветы. Но я не испытывал никакого душевного подъема на этой феерической мессе, и даже ангелы, сидящие

под куполом, не казались мне живыми, как в день моего венчания.

Лошади, оставленные у графа Плятера, оказались в полной сохранности, а гнедой аргамак приветствовал меня ласковым ржанием.

Мы ушли из Берестечка вскоре после полудня, провожаемые массой народу. Часа через три нас перегнал граф Плятер. Он переправил по Стыри все свои ценности в какое-то, как он сказал, «верное место», а теперь спешил в Радзивиллов, намереваясь оттуда пробраться в Галицию. Между прочим, он сообщил, что вскоре после нашего ухода со стороны Боремля к Стыри подошли русские части и приступили к восстановлению моста.