Дубовый листок

Этот человек обратил в бегство превосходящие силы русских под Бельвиллем, дрался в арьергарде частей, охранявших Париж. Александр Первый дважды предлагал ему перейти на свою сторону, а он, мой генерал, по-солдатски прямо сказал: «Привязанность поляков к Франции живет и в ее горестях. Разве российский император не знает, что честь польского офицера не продают и не покупают?»… Сколько раз мне об этом рассказывал отец. И о том, как генерал спас бригаду Турно и вывел из окружения целый полк французских улан, и как наполеоновский маршал Бертье поставил в пример даже своим офицерам образцовую дисциплину в части Дверницкого. И вот теперь какие-то дряни вроде Хрощековских и Мацкевичей заманили его сюда и скрылись, а он — кавалер орденов Виртути Милитарис и Почетного Легиона — в петле, затягивающейся над Стырью, и никто на свете ему не поможет!..

Я задремал и очнулся, потому что озяб. Окна были уже светлыми. Костры русских еще горели за Стырью. Издали доносился церковный благовест, такой веселый, что мне сделалось неприятно. Чему они там радуются? Холере, что ли? И тут вспомнил — у русских сегодня пасха… Всего две недели назад, перед уходом из Замосцья, мы стояли в лесу с факелами, встречая свою пасху. Столько страшных событий прошло за это небольшое время. Может быть, в — Замосцье была последняя пасха в моей жизни? Ядвига! Жена моя! Неужели мы никогда не увидимся?!

Занималась заря. Небо казалось теперь совершенно зеленым.

После восхода солнца стало известно, что русские переправились через Стырь в Хриниках и подошли уже к дубраве за Новоселками — деревней, где стояла наша пехота, а между ней и Боремлем всего верста!

Генерал вышел из своей комнаты:

— Сегодня будет бой. Пошли за Высоцким и Шимановским. Поедем осматривать позицию.

Он был совсем спокоен, только тени под глазами свидетельствовали о трудно проведенной ночи.

Между Новоселками и дубравой, где расположились русские, лежало узенькое поле. Стоя на околице деревни, мы хорошо видели неприятеля и слышали его голоса.

— Ну нет! — сказал генерал. — Эта позиция не годится. Пехоты у нас мало, а кавалерии на такой полоске не развернуться. Надо пригласить неприятеля под самый Боремль.

— Отдать Новоселки!? — воскликнул майор Шимановский.

— Конечно. Для чего нам эта деревня… Да если бы и была нужна, иного выхода нет. Сделаем ложную атаку.

— А если неприятель не согласится?

— Согласится! Они еще к бою не готовы. Собираются завтракать. — Генерал указал на дымки костров возле дубравы. — Пусть завтракают в Новоселках. Не будем же медлить!

Как только наша кавалерия помчалась к дубраве, оттуда разом хлынула русская конница. Доехав до середины поля, наши уланы спокойно и красиво, словно были на Саксонском плацу, повернулись и изобразили бегство к Боремлю. Тем временем пехота оставила Новоселки. А русские бросились туда.

Генерал со штабом стоял на холме Святого Яна и наблюдал, как русские занимали деревню.

— Вот и пригласили, — сказал он.

Продиктовав диспозицию, он предложил всем подкрепиться. По его мнению, до боя еще было далеко. Мы вернулись завтракать в палац.

Битву под Боремлем около полудня начали мы. Генерал применил свой любимый прием — tourner des canons[53]: в самом разгаре артиллерийского обстрела обрушил на русскую батарею улан, отнял у врага все пушки и смял цепь драгун, бросившихся на защиту орудий.

Русские быстро опомнились. Они рассеяли наших улан

и отняли свои пушки. Генерал хотел прикрыть улан и повел им на помощь цепь, но внезапно упал вместе с лошадью. Все решили, что генерал убит, и бросились врассыпную. Но генерал оказался жив. Он встал, простирая к беглецам руки, и они возвратились к своему командиру. Это был страшный момент: минутой позже генерал достался бы русским гусарам, мчавшимся к нему во весь опор!

— Как же это вы оставили своего генерала? — с легкой укоризной сказал Дверницкий.

Поручик Баум отдал ему коня. Меня генерал послал к Шимановскому с приказом спасать мост. С холма Святого Яна было видно, как русские стараются его захватить.

После отчаянной схватки мост остался в наших руках. Я вернулся к генералу на холм Святого Яна и застал там графа Стецкого, который только что прибыл в распоряжение корпуса с полусотней повстанцев.

— Очень рад видеть вас в такую минуту, — сказал генерал Стецкому.

Потом русские открыли неистовый картечный огонь, и минут пятнадцать мы стояли среди беспрерывного визга и грохота. Наконец все стихло. Генерал тяжело вздохнул:

— Сейчас начнется последняя атака…

Мне казалось, он был уверен, что это конец. Кажется, и все понимали, что остается одно — умереть. Может быть, эта решимость помогла бы нам еще раз оттеснить врага к Новоселкам и была бы еще одна атака, только внезапно ударила картечь. Она была видна простым глазом — крупная, белая… А потом все вокруг — и солнце, и небо, и поле заволок дым. Лошадь моя встала как вкопанная. Огненные сабли и пики замелькали передо мной. Начался страшный

ливень. Небо грохотало.