Дубовый листок

— То ваши ружья? — закричали они. указывая на выход.

— Нет, то не наши, пан казак. Видит бог, не наши! — сказал один из повстанцев съежившись.

— Врешь, собачье мясо! Я видел, как ты спасался сюда!

Казак размахнулся, и голова повстанца покатилась по полу.

— Посмотрите, нет ли кого в алтаре! — приказал один из казаков.

Три человека побежали на амвон, а оттуда в алтарь Слава пану богу, через левую дверь!

С бранью они бегали, стучали и, не найдя никого, бросились обратно, но уже через правую дверь, и я приготовился к бесславной смерти…

«О вождь небесного войска! Ты — доверенный пана бога, чтобы принимать умирающих, прими мою душу!»— молился я.

И вдруг я увидел крылатого юношу, с головой, окруженной солнечным ореолом. Он встал надо мной, воздевая огненный меч. И я узнал своего покровителя и, рухнув на колени, целовал его ноги и шептал:

«Приветствую тебя, наиславнейший княже Михале Архангеле! Приветствую тебя, вождь небесного воинства, гордость и слава господних садов, жемчужина небесного палаца, благороднейший из рыцарей!..»

Долго ли я молился, не знаю, а когда встал, в соборе была удивительная тишина. В мерцании красных лампад с правой двери алтаря смотрел на меня Михал Архангел, и глаза его все еще были живыми… Значит, в молитвенном экстазе я не слышал, как ушли казаки?! Несчастные мои товарищи были распростерты на полу, и головы их плавали в крови. Вспомнив, как позавидовал их одежде, я горько заплакал…

Сквозь открытые двери собора зияла чернота. Я не мог оставаться здесь дольше. Потрясенный и безоружный, ибо что такое пистолет без единого патрона, я вышел из собора.

С площади поднималось гигантское зарево, слышались отдаленные выстрелы, крики, глухой гул. Как это напоминало листопадную ночь в Варшаве! Только тогда была зима и туман, а теперь весна.

Я пробирался к центральному валу. Оттуда шла прямая дорога на Бибнив — Порыцк. Жив ли граф Стецкий?

Жив ли хоть один человек из дружины? Как я теперь доберусь до корпуса?..

Налево по площади бродила лошадь. Замирая от радости и озираясь, я повернул туда. Я крался к лошади, как вор. Она не замечала меня и шла спокойно. Остановилась у столба и начала нюхать землю.

Порыв ветра пролетел через площадь и колыхнул что-то висевшее на столбе. Лошадь вздрогнула, взвилась на дыбы и в мгновение ока исчезла. Закусив губы от отчаяния, я проклял ее! Чего она так испугалась?

Я подошел поближе. Передо мной, на фонарном столбе, висел пан Чарномский с раскрытыми глазами, с черными пятнами на лице. Кунтуш его был изорван, лохмотьями играл весенний ветер.

О бог Ягеллонов, бог Собесских, бог Косцюшки! Смерть в бою — это счастье каждого шляхтича, это счастье Наленчей! С детства я знал, что готовлюсь умереть за отчизну, но виселица!..

Крылья страха подхватили меня и помчали во тьму. Я не имел сил остановиться, пока не наткнулся на что-то и не упал.

Это был одинокий стог сена, а если бы что-либо иное, я расшибся бы насмерть… Лежал на мягкой, влажной земле. В черном небе кружились звездные хороводы. На горизонте полыхал пожар, и на его фоне вырисовывался зубчатый профиль Владимира…

Я пришел в себя, встал, подобрал пистолет и кашкетку и побрел в темноте, стараясь отыскать дорогу. Нужно было во что бы то ни стало догнать генерала, но как догонишь пешком? Как будешь идти среди дня по дорогам в своем мундире?

Обогнув на почтительном расстоянии какую-то деревеньку, я наконец нашел дорогу. Скоро она привела меня в лес. Пахло весенней сыростью и прелью. Впереди медленно поднимался месяц. Казалось, он карабкался по ветвям, чтобы лучше меня разглядеть. И я вдруг рассмеялся:

— Здравствуй, Егомость!

Так в детстве я называл месяц. Тогда я немного побаивался его. Зная это, старый Ян, бывало, пугал меня, когда я шалил перед сном:

— Ай-ай, панычику! Егомость-то уже вышел из палаца погулять по небесным садам, а ты все балуешься! Вот он сейчас заберется повыше да и посмотрит на Ленчицу

Все детки у нас спят, кроме Михалека. Ложись-ка скорей! Егомость рассердится!

Ян подходил к окну и прикрывал его занавеской, говоря:

— Слышишь, Егомость! Михалек наш спит, ты к нам не гляди!

Я всегда затихал от страха и зарывался с головой в одеяло.

— Вот хват! — радовался Ян. — Эй, Егомость! Вынь-ка парочку сладких снов для Михалека, а он мне про них завтра расскажет.

Добрый мой Ян! Милый Эдвард! Знали бы вы, как бесславно шагаю я по чужой стороне, не зная, где приклонить голову.

Брезжил рассвет, когда я очутился на небольшом деревянном мостике. Лес кончился. Передо мной открывалась равнина. Идти через нее было опасно, и я остановился в раздумье. Вправо от дороги уходила тропинка, теряясь в стене прошлогодних камышей. Лощина была закутана туманом. Внезапно над туманом я увидел вершину холма, а на ней величественный профиль храма. И я отправился туда, полагая, что смогу найти какой-нибудь приют.

Глава 20