Дубовый листок

Счастье, что Маринка не понимала французскую речь. Я разрезал кинжалом веревку на ее руках и мы пошли в кунацкую.

По дороге я ей сказал:

— Пока мы с тобой у черкесов, помни: ты — моя Геленджик.

Она благодарно взглянула на меня полными слез глазами.

Залагодзский помог мне получить свободу. Он был для меня хорош, и я был ему благодарен за это. Но был ли он хорош вообще, если участвовал в такой позорной торговле? Достоин ли был называться поляком? — вот с какими вопросами я вошел в кунацкую.

С нескрываемым любопытством Залагодзский и Иддо смотрели на нас.

— Что это значит, пан Наленч? — спросил Залагодзский. — Почему вы привели девчонку?

— Господин Белль возвратил мне ее. Можно ли его подводить! Она уже две недели бегает со мной спать. Но, господа, прошу не выдавать этой тайны черкесам. Для них она еще только моя невеста.

— Вот это да! — воскликнул Иддо с загоревшимися глазами. — Оказывается, вы молодец! Даже в плену…

— Что ж! — сказал я ухарски. — Дело мужское. Жизнь дается один раз.

Я сел за работу. Кто бы знал, какой сумбур был у меня в голове! Зато сердце прямо кричало: «Ненавижу Белля, ненавижу Иддо, а Залагодзского презираю!»… Враги человечества — и мои враги, несмотря на то, что сделали мне добро. А Англия! Боже, как эта нация, кричащая о свободе, допускает такие дела? Не может быть, чтобы правительство Белля не знало, чем занимается его посол в Черкесии. А черкесы-то, черкесы! Неужели не понимают, что ни Порте, ни Англии не нужна их свобода, а нужны ископаемые, бурки, шелка и женщины!

И когда я понял все это, в голове сделалось так спокойно и ясно, как давно не бывало.

Глава 50

После полудня, несмотря на жару, около усадьбы Шерета начали собираться черкесы с лошадьми и ишаками. Они вынесли со двора связанные в тюки бурки, папахи и еще какие-то товары, навьючили их на ишаков, а затем вывели и девочек-невольниц. Матери их, братья и сестры стояли в стороне, многие утирали слезы. Девочек посадили на лошадей

Белль стоял тут же, покуривал сигару, наблюдая за погрузкой, а Залагодзский суетливо бегал от ишака к ишаку, проверял, хорошо ли связаны тюки, считал их и девочек. Вид у него был столь же противный, как когда-то в Усть-Лабе во время присяги. С Беллем, на которого он поминутно поглядывал, Залагодзский был сладко любезен и даже подобострастен. Мне стоило большого напряжения скрыть отвращение, когда он подошел ко мне проститься, выражая надежду на скорую встречу.

Лейтенант Иддо, пожелав Беллю и Залагодзскому удачи, отправился в кунацкую. Он изнывал от жары. Лице-

Маринки, стоявшей в стороне, было не по-детски серьезным. Пережитый страх сделал девочку взрослой.

Наконец караван был снаряжен, Шерет и Белль с Залагодзским сели верхом и поехали к спуску. За ними пошли остальные, держа в поводу лошадей и ишаков.

Я окликнул Маринку:

— О чем задумалась?

Она подняла строгие глаза, и вдруг они засияли.

— Если бы не вы, я сейчас уехала бы с ними…

— Мы тоже сегодня поедем, только не на ишаках, а на собственных ногах и прямо за ними.

— За ними?!

— Нам нужно идти в ту же сторону. Возьми-ка кувшин и ступай к реке. Последи, куда повернут. Да не забудь надеть чувяки. Нам придется идти лесом, а там знаешь какие колючки! Потом возвращайся и жди меня у коновязи.

Я отправился в кунацкую, где застал лейтенанта Иддо, растянувшегося на диване. Вид у него был сонный, он отмахивался от мух.

— Чем мы займемся? — спросил я.

— Ложитесь отдыхать. Мыслимо ли работать в такую жару!

— Я днем никогда не сплю.

— Ну, если вы такой неугомонный, пойдите во двор и запакуйте геологические образцы. Они в ящике, под навесом. Гвозди и молоток тоже там. Эти проклятые мухи сводят меня с ума. Прикройте, пожалуйста, ставни и дверь.

Нечего и говорить, с какой охотой я их прикрывал. Гвозди я нашел рассыпанными в ящике среди образцов, и пока их выбирал, голову мою просверлила еще одна золотая идея. Я засунул несколько разных гвоздей в газыри[129], добросовестно забил ящик, а молоток спрятал под черкеску, да и пошел со двора. В воротах столкнулся с Мариной, притащившей воду.

— Они свернули налево, вдоль первого протока, — шепнула она.

— Чудно! Теперь отправляйся к реке, сядь где-нибудь подальше и жди. Я скоро приду.

И я пошел вверх по склону, туда, где красовалась беллевская пушка.