Читаем Дубовый листок полностью

Англия ей поддакнула, заверила в лучших чувствах, а я отдохнул в Одессе, а потом на русские денежки вернулся в Константинополь. Жаль только шхуну — присвоили ее русские. Теперь ходит под их флагом. Так что же, пойдем за товаром? — обратился Белль к Залагодзскому.

Они ушли, а мы с лейтенантом Иддо принялись за дело. Он разложил на диване карту Кавказа.

— Мы находимся здесь, — Иддо ткнул карандашом в среднее течение реки Адегой. — Версты за три отсюда есть Лэд Моунтен — Свинцовая гора. Туда мы отправимся в первую очередь. Кстати, вам нужно купить коня. Сделайте это скорее. — Иддо вынул бумажник и отсчитал деньги. — Это турецкие пиастры. Итак, от Свинцовой горы мы проедем сюда — к горе Нако. Говорят, там есть руда.

С интересом я рассматривал карту. Геленджик был совсем недалеко. Верстах в пятнадцати от него я нашел мыс Дооб, где наши братцы, вероятно, уже отчислили меня в святые селения. А первый от аула приток Адегоя брал начало рядом с горой Нако.

— Вы знаете эти места?

— Нет. Впервые вижу карту Кавказа. Но, конечно, попади я туда, где был в походах, сейчас узнал бы. Вот, например, по реке Хаблю или Абину… А откуда мы сядем на кочерму, чтобы ехать в Порту?

— Вот отсюда — долина Пшад. Там нас, кстати, будет ждать еще один человек.

В кунацкую вошел Саид-бей — Залагодзский. Улыбаясь сел на диван и начал тоже разглядывать карту.

— Уже освободились? — спросил Иддо.

— Да. У меня спозаранку все было готово… Уморился нынче от смеха.

— А почему?

— Господин Белль принимает и говорит: «Товар-то подмочен»…

Залагодзский захохотал.

— То есть как подмочен? — Иддо засмеялся тоже.

— Очень просто… Геленджики всегда подмокают при отправке… Хи-хи!.. Одна есть там, пожалуй, самая красивенькая… В надежде, что ее забракуют, разодрала себе ногу. Отец или дед, хорошо не знаю, застиг ее за этим делом, и теперь у нее завязаны руки. Ногу забинтовали. Пока доплывут, рана затянется. А ревет — в ушах звенит. Я подошел, говорю: «Чего ты, глупая, плачешь?

Будешь счастлива. Такую красотку, наверное, сам султан захочет купить для гарема… А она знай свое — мама да мама! Что вы так серьезно смотрите, пан Наленч?

— Я?.. Да нет, это вам показалось. — И я устремил взор в карту.

— Большой груз у господина Белля? — спросил Иддо.

— Двести бурок, триста пятьдесят папах, шелк, воск, ну, и семнадцать геленджиков.

— Каких геленджиков? — воскликнул я. — Геленджик — крепость!

Залагодзский прямо-таки покатился со смеху:

— Уморил, пан Наленч! Геленджик — турецкое слово. Почему так называется русская крепость? Раньше там было место, где Порта торговала геленджиками — маленькими невестами…

— Какими невестами?! Чьими?!

— Пан Наленч совсем неопытен в таких делах… Ну — кто купит, тот и жених…

— A-а… Я думал, господин Белль торгует только солью и порохом.

— Совершенно верно. Соль и порох он возит сюда, а отсюда папахи, бурки и геленджиков.

— Так он же посол английского короля!

— Для черкесов. А для Англии он и купец.

— Удивляюсь.

— Чему? — лейтенант Иддо начал складывать карту. — Ведь эти геленджики — черкешенки. Сами родители продают их с большой охотой. И в Турции их любят. Говорят— самые красивые и страстные невольницы…

— Хотел бы взглянуть на этот товар, — сказал я.

— А кто пану мешает? Пойдите во двор к шеретовской сакле. Они все сейчас там, — сказал Залагодзский.

Белль стоял во дворе перед группой девочек со своим переводчиком и говорил ему:

— Скажи им, чтобы сейчас же перестали хныкать. Если у кого будет заплаканное лицо, не дам красивое платье.

Марина стояла среди девочек, и крупные слезы катились по ее щекам. Увидев меня, она захлебнулась, растолкала девочек, бросилась к моим ногам и громко зарыдала. Руки ее были скручены назади веревкой. Я наклонился и поднял Марину.

Белль и переводчик с изумлением смотрели на происходящее.

— Извините, господин Белль. Дело в том… Здесь небольшое недоразумение… Эта геленджик принадлежит мне! — выпалил я.

Я словно раздвоился, сам слушая себя, и удивлялся — откуда у меня появилось столько фантазии!

— Как?! — воскликнул Белль, — Как она могла принадлежать черкесскому ясырю?

Я притворно потупил глаза.

— Тем не менее это факт, господин Белль. Девчонка принадлежит мне так, как женщина может принадлежать мужчине… Не вполне удобно говорить. Это у черкесов строго преследуется, но надеюсь на вашу порядочность… Как бы у вас при продаже не случилось неприятности… Что скажет бей, который купит ее? Вдруг это будет сам султан?! Девочка очень красива.

— Вы правы, — отвечал Белль. — Однако же вы и ловкач! Нет, уму непостижимо. Как же вы умудрились? Где?

— Стоит пожелать, господин Белль. Девчонка на возрасте, кровь и у нее заиграла… Привязалась ко мне… Думаю, и вы не устояли бы…

Белль захохотал:

— Ну что ж! Не будем лишать поляка законного удовольствия. Но… я за нее уплатил…

— А, это мелочь, — сказал я, доставая пиастры, предназначенные для покупки лошади.

— Тогда все в порядке.

Белль взял пиастры и обратился к Маринке:

— Иди, греховодница, со своим господином. Уж так бы и сказала, каналья, а то корчит из себя святошу!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза