Дубовый листок

Тропинка была широкая и удобная. Минуты через две я стоял наверху, оглядывая окрестные ущелья со столетними дубами и чинарами и горы, поросшие густой травой. Тут и там вились тропы. Вправо темнела Свинцовая гора — предмет вожделения лейтенанта Иддо, а влево, где тащилась арба, груженная сеном, поднималась огромная вершина, к которой стремился я, — гора Нако. Наслаждаться созерцанием было некогда. Я наклонился к пушке. Этот рыжий торгаш Белль и здесь смошенничал, подсунув черкесам сильно подержанный фальконет[130]. Что могло сделать такое тщедушное орудие против российских единорогов! Глупые вы, господа черкесы! Чуть не на руках носите Белля, а он вас обманывает. Я вытащил гвозди и начал примерять их к отверстию казенной части[131] фальконета. Один коренастый и достаточно длинный гвоздь с широкой шляпкой пришелся впору. Я вогнал его в канал и заклепал.

«Теперь это орудие никому не принесет вреда. Пусть Шерет постреляет!»

На душе у меня сделалось залихватски весело. Поклонившись Свинцовой горе в пояс и сказав: «Будь здорова, старуха!», я начал спускаться.

Молоток я положил подле ящика с образцами, а небольшой острый топорик взял себе на память и гуляющим шагом, насвистывая, пошел вниз к Адегою.

Марина сидела в кустах за версту от аула. Молча мы зашагали вдоль реки, не чувствуя зноя. Несколько раз останавливались и напряженно смотрели назад — не окажется ли случайных свидетелей. И вот наконец подошли к первому протоку. Он врывался в Адегой из узкого скалистого ущелья, в верховьях которого стеной поднимался лес. Стояла мертвая тишина. Только кое-где, в излучинах, невнятно звенел поток, сильно обмелевший от зноя. Нам пришлось перейти его не один раз, тропа то и дело упиралась в отвесные скалы. В самых верховьях поток разделился надвое, но было еще далеко до заката, и мы без труда отыскали тропу и углубились в лес. Там было темно, как вечером, на идти легко. Очевидно, этой дорогой черкесы ездили часто.

Пробравшись сквозь лес, мы попали на склон, покрытый густым кустарником, а саженей через сорок оказались

на краю кукурузного поля. Впереди виднелся аул. Этого я не предвидел. Хотел тотчас вернуться в кустарник и потянул за собой Марину, но оказалось поздно.

По полю бродила черкешенка. Она заметила нас, вскрикнула, всплеснула руками и… бросилась к Марине.

— Марыня, Марыня! — приговаривала она, обнимая мою спутницу.

— Гатиче, Гатиче!

Они залопотали по-черкесски, а я стоял как дурак, не понимая, что все это значит. Но вот Марина опомнилась, обе девочки взяли меня за руки и потащили в самую гущу кукурузы. Там мы все уселись.

Я изнывал от жажды, у Марины тоже были совсем сухие губы. Она попросила Гатиче принести воды, и та сейчас же убежала.

— Она не выдаст нас? — спросил я.

Марина уверенно покачала головой:

— Это моя подруга.

Гатиче быстро вернулась с кислым молоком и пшенной пастой.

— Расскажи же, в чем дело, — сказал я Марине. — Уж не думаешь ли ты остаться в этом ауле? И что это за Гатиче, которую ты так обожаешь?

Гатиче решила объясниться сама. Она несколько раз тыкала себя и Марину в грудь, смотрела на меня и повторяла:

— Марыня — Гатиче — кунак[78]. Карош. Кунак, кунак — Марыня и Гатиче. Все ошень карош! Твоя тоже кунак!

Оказалось, идти дальше нельзя. Оказалось, встреча с Гатиче — наше счастье. Шерет и рыжий Белль остановились в этом ауле, чтобы дождаться темноты. Они боялись спускаться к морю засветло, их могли заметить русские. Я спросил Гатиче, нет ли здесь другой тропы к морю, и она отвечала — есть, только для пеших и очень плохая. Но лучше идти по ней, потому что там редко ходят, и лучше всего идти ночью.

Делать было нечего. Гатиче предложила нам отдыхать и пообещала проводить, когда Шерет и европейцы покинут аул, а затем ушла по своим делам.

Мы с Мариной растянулись среди кукурузы.

— Откуда, Марина, ты знаешь Гатиче?

— Она раньше жила в нашем ауле — Ахони. Когда черкесы нас туда привезли, Гатиче старалась нам помочь, потихоньку носила лепешки, груши, яблоки и даже подарила чувяки, учила меня говорить по-черкесски. Потом ее семья перешла жить в этот аул. Два года я ее не видела. Теперь Гатиче скоро выйдет замуж за русского, который— ясырь и отдан ее родителям. Я сказала Гатиче, что вы мой жених. Она рада.

— Правильно сделала. Пока мы среди черкесов — ты моя Геленджик.

— А потом нет? — разочарованно спросила Марина.

— Конечно. А тебе хочется выйти замуж? Ты же еще девочка.

— Я хочу всегда быть с вами. Я согласна для вас делать самую тяжелую работу! Мне с вами так хорошо. Лучше, чем было с мамой.

— Спасибо, Маринка. Но когда ты вернешься домой, постарайся скорее забыть меня, чтобы потом не очень жалеть. Ведь я должен воевать, меня каждый день могут убить.

— Никогда не забуду вас! — шепнула она.