Дубовый листок

Я промолчал. Что я мог ей сказать? Я только посмотрел на нее и не узнал: до чего она стала хороша, несмотря на свой нищий вид и худобу! Недаром ее так стремились купить для гарема. Но неужели она влюбилась в меня? Это, конечно, не любовь, а благодарность. Стосковалась в плену, бедняжка. А если любовь? Первая — самая чистая и восторженная… Все равно, эта любовь мне не нужна. Я никого любить не могу. Я даже не мечтаю о любви. Счастье, которое я испытал с Ядвигой, неповторимо.

А Марина села так близко, что я чувствовал ее дыхание.

— Если бы вы знали, какой вы красивый. И как хорошо от вас пахнет цветами!

— Это тебе кажется, Марина. И я не так уж красив. Просто нарядный.

— Нет, красивый!

Она порывисто меня обняла и, заглядывая в глаза, прошептала:

— Можно вас поцеловать один раз?

— Ну поцелуй.

Она прильнула к моим губам, и я слушал сам себя. Это было приятно, но совсем не похоже на то, что я испытал в костеле Босых Кармелитов…

Я осторожно оторвал от себя Марину, поцеловал ее в лоб.

— Как хорошо! — Марина вздохнула, а я заговорил о предстоящей дороге.

Скоро появилась Гатиче. Пора было трогаться в путь.

Полная луна взбиралась на небосклон, когда мы дошли до спуска в ущелье. Оно было загромождено, и мы с Маринкой только и прыгали с камня на камень.

На рассвете мы были уже далеко за горами. Перед нами открылась необъятная морская гладь. Далеко на берегу, как муравьи, копошились солдаты, возводя укрепление.

Мы шли вдоль неизвестной речонки. Она вела пас прямо на мыс Дооб. Берега ее были болотисты и поросли густым камышом. На ноге у Марины развязалась повязка и мешала идти. Пришлось перебинтовывать. Пока она этим занималась, я заметил, что прямо на нас от реки движется куст. Я знал уже эти уловки. За таким кустом обязательно должен ползти человек. Но кто? Черкес или русский пластун?[79]

— Бежим, Марина!

Взявшись за руки, мы побежали. Навстречу нам двинулся еще один куст. Из-под него вылез человек в папахе и, прицелившись, крикнул:

— Руки вверх!

Узнав пластуна, я облегченно вздохнул и с удовольствием выполнил его команду.

— Беглец, что ли? — спросил он, подходя к нам.

— Беглец.

— А девка?

— Тоже беглянка. Вместе мы…

— Ну, айда в караул!

Нас догнал еще один пластун, и мы весело зашагали.

С поста, под конвоем, нас повели к самому Вельяминову. Генерал вышел из палатки, оглядел меня с головы до ног:

— Кто такой?

— Унтер Навагинского полка Наленч.

— Наленч? А, помню. Это про тебя рассказывал армянский монах?

— Так точно.

— Быстро ты, дражайший, нагостился у черкесов. — Вельяминов послал за полковником Полтининым.

— А это что за девица? — спросил он, указав на

Марину.

Я рассказал и о ней.

— Молодец. Сразу видно казачку, — похвалил Вельяминов. — Ну, скоро пойдешь в свой Прочный Окоп.

Полковник Полтинин обнял меня и расцеловал.

— Очень рад, что ты сам вернулся.

Расспросил меня Вельяминов о житье у черкесов, и я сообщил ему о Шерете, Иддо и Белле.

— Ах, Белль опять здесь… Турецкие кочермы пристают в Пшадском ущелье? Это очень полезные сведения.

— Ну и джигит! — раздался знакомый голос, и штабс-капитан Воробьев тоже обнял меня. — Вот не ждал и не гадал, что увижу тебя так скоро! А солдаты все уши из-за тебя прожужжали: «У Наленча родителев нет, кто его выкупать будет, как не рота! На чужой стороне паренек!» И собрали, понимаешь ли, двести рублей, да полковник своих добавил, и… — тут Воробьев наклонился и прошептал: — И Вельяминов сотню прислал.

— Прощайте, дядя! — сказала Марина, о которой я совсем забыл. — За мной уже пришли.

— Ну, прощай. Буду в Прочном Окопе, приду в гости. Бабушке привет.

Конвойные окружили ее. Она улыбнулась и пошла. На повороте помахала мне рукой.

Я отправился к своему взводу вместе со штабс-капитаном Воробьевым. Дойти не удалось. Навстречу спешили солдаты, подхватили меня, начали подбрасывать.

— Здравия желаем нашему унтеру! — кричали они. — Ура господину Наленчу!

Я и не подозревал, сколько у меня оказалось друзей.

— Спасибо, братцы, что хотели меня выкупить, — сказал я, когда мне наконец дали возможность коснуться земли. — Очень рад, что ваши деньги не понадобились. Теперь вы получите их обратно.

Но солдаты подняли шум: денег обратно не надо. Пусть пойдут на выкуп кого-нибудь другого — тоже сироты, как Наленч. И велели артельщику доложить о своем решении ротному командиру.

Александровское укрепление[132] уже достраивалось, в скором времени отряд должен был идти в Анапу, а оттуда на зимние квартиры. Я быстро принялся за обычную работу.

Через несколько дней после возвращения меня вызвали к генералу Вельяминову. Он сидел на барабане возле палатки, окруженный свитой, а перед ним, на корточках, два черкеса. В одном я узнал Шерета.

Они привезли Вельяминову письмо-ультиматум, на которое подстрекал их Белль. Вельяминов слушал переводчика, и, как всегда, его глаза не выражали ни гнева, ни радости.