Добывайки в воздухе

Арриэтте казалось, что у неё переломаны все кости. Она взглянула на мать: Хомили лежала как мёртвая, в своей длинной ночной сорочке, упрямо зажмурив глаза, – и поняла, что та сложила оружие. До поры до времени. Арриэтта посмотрела на отца: Под сидел, наклонившись вперёд, погружённый в свои мысли, единственный, кто успел схватить одежду – залатанные рабочие штаны – и натянуть поверх ночной рубашки.

Поёживаясь от холода в батистовой ночной сорочке, Арриэтта подползла и прильнула к нему, положив голову на грудь. Под ничего не сказал, но его рука мягко обхватила плечи дочери, и он рассеянно, но нежно погладил её.

– Кто они такие, папа? – хрипло шепнула Арриэтта. – Что случилось?

– Я ещё толком не знаю.

– Всё произошло так быстро… как землетрясение…

– Да уж…

– Мама не хочет разговаривать.

– И я её не виню.

– Но она не ушиблась, по-моему, – продолжила Арриэтта, – это всё нервы…

– Давай всё-таки взглянем на неё.

Они подползли к Хомили на коленях по вылинявшему одеялу, положенному на дно картонки, почему-то – возможно, как всегда, стремясь укрыться, – не решаясь встать во весь рост.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая? – спросил Под.

– Полумёртвой, – пробормотала Хомили, едва шевеля губами.

Она лежала так ровно, так неподвижно – на неё было страшно смотреть – и Под встревожился не на шутку.

– Может, ты что-то повредила?

– Всё, – раздалось в ответ.

Но когда он попытался ощупать её похожие на палочки руки и торчащие из-под сорочки тощие ноги, она внезапно села и сердито воскликнула:

– Не тронь меня, Под! – Затем откинулась назад и прошептала: – Где я? – Слова сопровождались трагическими жестами: взмах руки, прикрытые глаза.

– Ну, мы все можем задать себе тот же вопрос, – вздохнул Под. – Мы в какой-то комнате, в каком-то человечьем доме, а судя по окнам под потолком, в мансарде. Посмотри сама…

– Не могу, – сказала Хомили и задрожала.

– И мы здесь одни, – добавил Под.

– Ну, это ненадолго. У меня мурашки по всему телу.

– Верно. – Арриэтта схватила отца за плечо. – Слышишь?

Подняв кверху лица, они замерли в уголке картонки, сжавшись в комок, сердца их лихорадочно бились – внизу, на лестнице, раздавались шаги.

Арриэтта в панике вскочила, но отец схватил её за руку:

– Спокойно, девонька. Куда ты?

– В укрытие, – выдохнула Арриэтта, а тем временем шаги стали громче. – Неужели тут негде спрятаться? Бежим! Скорей…

– Что толку, – сказал Под, – им известно, что мы здесь. Нас начнут искать, тыкать повсюду палкой, потом вытащат наружу… Мать этого не перенесёт. Нет, лучше оставаться на месте и не впадать в панику.

– Но мы же не знаем, что нас ждёт. – Арриэтта чуть не плакала. – Не можем же мы просто сидеть тут сложа руки – надо спасаться.

Внезапно Хомили села и, обняв Арриэтту, шепнула:

– Тихо, девочка, тихо. – Как ни странно, голос её неожиданно стал спокойным. – Отец прав: мы ничего не можем сделать.

Шаги приближались, становились всё громче, скрипели голые деревянные ступени. Добывайки тесней прижались друг к другу. Под, подняв лицо, превратился в слух.

– Отлично, – шепнул он Арриэтте на ухо. – Всегда будем знать заранее, что они идут… Не застанут нас врасплох.

Арриэтта, всё ещё тихонько всхлипывая, прильнула к матери: никогда в жизни ей ещё не было так страшно.

– Полно, дочка, полно, – то и дело повторяла Хомили.

Шаги звучали уже на площадке. За дверью слышалось тяжёлое дыхание, звяканье ключей, бренчание посуды. Раздался глухой стук отодвигаемой задвижки, затем второй, ключ со скрипом повернулся в замке.

– Осторожней, – услышали добывайки голос. – Прольёшь.

Затрещали, затряслись половицы – две пары ног подходили всё ближе к ним. Внезапно над их головами нависла огромная тарелка, позади неё маячило лицо. Добывайки никогда ещё не видели таких лиц: розовое, напудренное, с башней жёлтых волос на голове; с двух сторон, чуть не задевая их, болтались агатовые серьги. Лицо опускалось… ближе, ближе… Добывайки уже могли разглядеть каждую жилку на напудренных багровых щеках, каждую светлую ресничинку вокруг водянисто-голубых глаз, которые неотрывно смотрели в картонку… Тарелка опустилась на пол. Рядом с первым лицом появилось и нависло над ними второе: более жёсткое и бледное, в очках без оправы – свет отблёскивал от них, глаз не было видно. Над картонкой взлетело блюдце и опустилось рядом с тарелкой.

Внезапно розовые губы на первом лице раскрылись, и вместе с тёплым дыханием, которое, словно порыв ветра, взъерошило волосы на голове Хомили, оттуда донеслись слова:

– Ты думаешь, душенька, у них всё в порядке?

Очки вдруг исчезли со второго лица, затем снова там появились – владелец их протирал. Как Под ни был напуган, всё же подумал: «А они бы мне на что-нибудь сгодились, и этот шёлковый носовой платок тоже».

– Немного не в форме, – ответили более тонкие губы, – ты их растрясла, когда несла в картонке.

– Может, добавить в молоко капельку коньяка, душенька? – предложили розовые губы. – У тебя с собой фляжка?