Девочка со спичками

– Так не все ли равно, куда я делась? Кто меня убил? Или я просто предала тебя и забрала все, что у тебя есть? Ты же сам этого хотел в глубине души. Чтобы тебя наконец трахнули как следует. Чтобы у тебя был повод ненавидеть весь мир и себя самого в нем. Потому что на самом деле ты никогда не мог ответить себе, почему тебе так больно от самого факта своего существования, каждый день, каждую минуту. Признайся в этом. Хотя бы себе.

– Что ты забрала?.. Я не помню. Я не понимаю.

Дина расхохоталась:

– Глупенький, ты же весь мой, ты мне принадлежишь, ты даже не можешь встать, потому что ноги тебя не держат, ну, посмотри на себя! Посмотри же.

Они были на полу огромной уборной, и она взяла его голову двумя руками, как берут голову собаки, и повернула к зеркалу.

Соколов отразился там – стоящий на четвереньках, в расстегнутой на две пуговицы рубашке, с покрасневшими губами, растрепанный.

Она сидела у стены, раздвинув ноги в разрезе платья, и была без белья, и только что он пил ее, и сосал ее, и растворялся в ней, и ловил вспышки у себя перед глазами, и плыл по этой реке, как в густом тумане, не в силах остановиться.

На зеркале кричали строки, написанные черным строительным маркером:

«Не ищи меня, Соколов. Нам было хорошо вместе, но все зашло слишком далеко. Ты чересчур залип. Когда-нибудь ты поймешь, а сейчас – просто прими.

Целую, Леди Ди, xoxooxoxox».

«Соколов».

Игорь сглотнул и поднялся. Пол опасно задрожал.

– Что я здесь делаю?

Он схватился за грудь, чувствуя под руками твердый каркас жилета.

Дина только рассмеялась.

– Хочешь еще разок? – Она раздвинула ноги шире.

Он попятился от нее.

«Кира».

«Ты должен найти пароль. Ты должен найти документы о теракте».

Она слышит его.

Она отвечает ему.

Кира.

Соколов в панике добежал до двери, ткнулся в нее, но та была заперта.

Дина поднялась, одергивая платье.

– Ты так ничего и не понял.

Она потянулась так, что косточки затрещали, а потом подошла к двери и спокойно открыла ее.

– На себя.

Он посмотрел на нее дикими глазами.

«Ты должен найти пароль».

– Михаил Витольдович ожидает в желтом зале, – механически повторил он слова дворецкого.

– Да, он тебя уже заждался. Пойдем провожу. Только рубашку застегни.

* * *

Макс сидела напротив белой стены, книжка лежала на комоде перед ней, а над страницами кружились проекции. Вот они с мамой бегут по полю где-то в окрестностях Троицка-N, их туда отвезли родители Марка, и им так весело, кажется, час дня, лето в самом разгаре, и мама берет ее на руки и подбрасывает, хотя она уже взрослая, и содранные коленки мелькают – она уже неделю учится кататься на велике, но пока плохо получается, и мама смеется и щекочет ее, и мир рассыпается, и боли нет, и нет ничего, кроме этого бесконечного летнего дня в глубине ее подсознания.

– Смотри, это лютики, а это ромашки, а это незабудки – знаешь их? Их голосами говорят мертвые, они вырастают на могилах, когда мертвые хотят, чтобы их помнили здесь, на земле. Но ты не бойся. Ты умеешь говорить и с ними тоже – ты же мико. Милосердная и мудрая. Не забывай меня. Не забывай никого. Не забывай.

Макс, заливаясь слезами, смахнула проекцию.

– Я не хочу. Мне это не нужно.

«Ты должна найти воспоминания о теракте. Сосредоточься».

– Покружись, детка! Посмотри, как красиво солнце освещает ткань.

Они стояли в маминой мастерской, и Полина пару раз обернулась вокруг себя.

– Розовое, в черный горох! Идеально! Оно просто создано для тебя.

– Мам, я выгляжу глупо! – заныла Полина, но не потому, что платье ей не нравилось, а потому что она знала: в школу в таком она никогда не посмеет пойти – засмеют.

– Ты выглядишь как ты. Настоящая. Одной ногой в пропасти, другой ногой на небесах, грустная моя, наивная девочка, как бы я хотела, чтобы черного в твоей жизни не было и был только розовый, но тогда это будешь уже не ты, совсем не ты…

Мама погладила ее по голове и стала заплетать легкие, как пух, белые волосы в тощие косички.

«Дальше, дальше, пожалуйста, это совсем не то, мне нужен теракт, неужели здесь нет ничего?.. Этого не может быть! Я знаю, что это сделал он, это точно он, точно!»

– Подсудимый Калинченков, признаете ли вы всю тяжесть вины и всю ответственность за содеянное? Склонение несовершеннолетних к сексу, киднеппинг, двойное убийство, попытка избавиться от трупов через растворение их в бочках с кислотой – вы можете сказать что-то в свое оправдание?

– Я депутат Государственной думы и член партии «Новая Россия»! Это ошибка! Это был не я! Меня подставили.

– В распоряжении суда есть материалы вашей переписки и видеозаписи, предоставленные анонимным лицом, а также показания свидетелей и родителей убитых детей, которые под давлением ваших сообщников отказались от дачи показаний несколько лет назад.

– Это вранье! Это произвол! Я протестую! У меня иммунитет!

Маленькая рыжая девочка пискнула «папа» в предпоследнем ряду и уткнулась в грудь дорого одетой женщины, которая прижимала к глазам белый платок.