Девочка со спичками

Когда он подошел ближе, Макс заметила царапины и кровоподтеки, которые остались после ее ночных ударов. Ему наверняка было больно, но Игорь не проронил ни слова. Губы Соколова потрескались от жажды; под глазами, лишь чуть менее красными, чем вчера, залегли глубокие круги, на щеках пробивалась щетина. Весь одетый в черное, он напоминал наркомана или бомжа – разве что от него ничем не воняло. На лице его жили только глаза. Они блестели какой-то лихорадочной неизбывной усталостью. Казалось, этого человека проще убить, чем заставить двигаться дальше.

Он хмуро посмотрел на себя в отражении автомобильного стекла. Потом на Макс. И снова на стекло.

Она ждала просьб и возмущений – но их не было.

Поняв, что Макс не собирается заговаривать первой, Соколов открыл дверь и сел за руль, не заводя мотор.

Макс пожала плечами, встала, отряхнулась – после сна на земле она тоже была порядком помятой, – и вытащила из салона рюкзак.

Все то время, что Макс беззастенчиво переодевалась в свежие вещи и с аппетитом уплетала бутерброды, запивая их кофе из термоса, Соколов все слышал и видел, но так ничего и не сказал. Он как будто чувствовал: если попросит ее о чем-нибудь, то сразу получит жесткий отказ.

Макс плюхнулась на переднее сиденье рядом с ним, дожевывая кусок бутерброда. Едой пахло так, что у Соколова закружилась голова, а желудок скрутило голодным спазмом. Еще вчера он чувствовал покалывание в пальцах от недостатка глюкозы. Сегодня это ощущение только усилилось.

Соколов откровенно боялся того момента, когда ему снова придется выехать на шоссе: он чувствовал, что может потерять сознание, и не факт, что Макс справится с управлением на этот раз.

– Поехали! – Она оттянула браслет на руке.

Жилет завибрировал, отсчитывая секунды.

Соколов был зажат в угол. Руки не слушались, но сказать об этом Макс было равносильно смерти.

Он кое-как вставил ключ в замок зажигания и посмотрел на нее.

Макс казалась абсолютно спокойной.

Чувствуя в горле ком, он завел двигатель и выкатился на пыльный асфальт шоссе.

Впереди зияла пустая и широкая дорога – и Соколов вдруг отчетливо осознал, что это его личная дорога в ад.

* * *

День давно перевалил за половину, а они все ехали мимо бесконечных полей и рощ. Макс из-под опущенных ресниц непрерывно наблюдала за Соколовым: он сникал все больше и больше и давно дышал через рот, борясь с чудовищной жаждой.

Она ждала, пока Игорь станет умолять ее о воде и еде, – но он молчал.

«Глупый, просто попроси – это же так легко!» Макс пыталась смеяться, но ей было уже совсем не смешно.

У Соколова, кажется, имелся пунктик в отношении просьб, и он скорее готов был разбиться насмерть, чем признать, что хочет есть, пить или спать.

Дорога до Москвы – а точнее, до другого сектора подсознания Соколова – все тянулась и тянулась, гипноз не помогал, и Макс видела, как Игорь постепенно теряет связь с реальностью. Его глаза закрывались, оставляя маленькую щель, через которую он пытался смотреть на разделительную полосу. В конце концов руки Игоря все же соскользнули с руля, а тело стало заваливаться набок.

Перехватив управление, Макс выровняла машину и, беззастенчиво упираясь в Соколова локтями, вырулила на обочину.

«Наверное, – подумала девушка, откинув Соколова на разложенное водительское кресло, – ему кажется, что он видит самый страшный сон в своей в жизни, который к тому же все никак не заканчивается».

Она отбросила со лба президента спутанную челку. Он казался ей субтильным и не имеющим никаких шансов перед жестким каркасом жилета, который сжимал его, как черный кулак.

Внутри Макс боролись две половины – та, что яростно хотела мстить за свои страдания, – и та, что в детстве спасала котят и помогала нищим старушкам. Соколов не был котенком или старушкой, но расстроенная девушка поняла, что все равно жалеет его – и в то же время настолько ненавидит, что не может позволить ему умереть легкой смертью.

Нет, он будет мучиться, приходить в себя, его будет тошнить от реальности, выворачивать наизнанку, и рано или поздно он сам захочет все это прекратить – и именно тогда его жилет сработает.

«Но до того ты сольешь мне все свои тайны – и плевать, сколько нужно будет тебя для этого пытать».

И пока она так договаривалась с собой, руки сами шарили по рюкзаку в поисках бутылки с водой.

Она замерла. Секунды уходили, ничего не менялось.

«Скотина, ты должен будешь мне по гроб жизни, когда очнешься. Ненавижу. Гори в аду».

Первые капли смочили губы Соколова, и вода начала стекать в пересохшее горло.

Мокрые пальцы сжали мочки его ушей, приводя в сознание.

Он почувствовал воду всем телом, застонал и припал к горлышку, жадно глотая и кашляя, обессиленный, не в состоянии даже поднять руки, чтобы обхватить бутылку.

– Спасибо… – Он откинулся на спинку кресла.

Макс ничего не ответила и хлопнула водительской дверью.

Она стояла спиной к машине, так, чтобы Соколов не видел ее лица, и с хрустом сжимала пустую бутылку, глядя в одну точку огромными растерянными глазами.

Голод