Девочка со спичками

Девушка обернулась к нему. По ее лицу текли слезы. Она напоминала сломанную куклу: тонкие подгибающиеся ноги, поцарапанный вздернутый нос, серые глаза с огромными зрачками, платиновый ирокез на круглой головке и пальцы, которые нервно теребили черный браслет на руке.

– Пожалуйста, я не хочу ничего взрывать, но я взорвусь сам, если ты уйдешь, видишь? Видишь?!

Цифры на жилете остановились, едва блондинка сделала шаг обратно к Игорю.

– Что?..

– Внимание, мы должны считать ваше молчание отказом вести переговоры? Освободите заложников, или мы будем стрелять! – давил мегафон.

Игорь бешено заозирался: вокруг жались в углы посетители банка.

– Я согласен! Я отпущу заложников, только дайте нам уйти!

– Нам?! Что?! – Блондинка замотала головой и заплакала сильнее. – Отпусти меня! Что я сделала тебе?!

– Да я не знаю, не знаю! Я не понимаю, что здесь происходит и почему на мне бомба! И как она, на хрен, связана с тобой!

Девушка зарыдала.

– Тише! – простонал Игорь сквозь зубы. – Успокойся и помоги мне понять, как работает эта хуйня! И тогда, может быть, умирать не придется!

– Почему я должна помогать тебе, если ты все это устроил?!

– Блядь, о чем ты говоришь?! На мне взрывчатка! Ты что, думаешь, я по своей воле ее нацепил?! Ты сумасшедшая? Да кто ты вообще такая? Мне промыли мозги гребаным газом, я ничего не помню, а ты говоришь мне, что я все это устроил?!

Браслет блондинки вдруг моргнул красным.

– Я понял…

Игорь подбежал к ней и дернул браслет несколько раз: тот не поддавался. Жилет снова завибрировал.

– Пожарный выход свободен. Отпустите заложников! – ожил мегафон.

Блондинка подняла запястье с браслетом на уровень глаз:

– Я тоже ничего не помню. Но это на моей руке. Ты хочешь сказать, что я надела это по своей воле? Как думаешь, стали бы они пускать газ в жертв, чтобы их обездвижить или отравить? Уверена, до того как мы вдохнули эту дрянь, я наверняка была твоей заложницей, а ты – долбаный террорист! И они хотели тебя вырубить этим газом.

Игорь расхохотался.

– Ага, конечно, да! – Он впился ногтями в виски, словно хотел выцарапать оттуда мозг, совершенно не понимая, что происходит.

«Бедный, бедный Игорь. Ну вот теперь ты поищешь причины и следствия. И искать придется долго». Эту фразу в ее голове сказал кто-то холодный и очень злой.

Кира смотрела на дрожащие руки Соколова, которыми он вцепился в жилет, на полные непонимания глаза, на побелевшее от страха лицо, покрытое мерзкими бусинками пота, – она смотрела на это существо как на подопытную крысу. В ее душе ничего не шевелилось, там не было ни грамма сочувствия – напротив, она наслаждалась происходящим, словно композитор, который слушал в концертном зале свою лучшую симфонию.

«Безупречный, идеальный план! – ликовала она, видя, что пациент совершенно не отличает сон от реальности. – Ты мне все покажешь и расскажешь. Со временем. И у меня будут ответы. Про теракт. Про твою причастность к нему. Прямые доказательства – из твоей головы. И тогда тебе конец, Игорь Соколов».

Мико

Полина прикоснулась к покрытому морозным кружевом стеклу и отдернула руку – пальцы от холода прилипали. Окна в больнице имени Пирогова были старыми, в деревянных рамах, и кое-где из них выветрился тот странный состав, что должен был оберегать пациентов от зимы снаружи. Но зима неумолимо просачивалась сквозь щели, змеилась мертвым серебром от углов оконных проемов, покрытых растресканной белой краской; ледяной полуночный ветер забирался под свитер, когда Полина лежала спиной к окну. Теперь она всегда спала полностью одетой, словно среди ночи кто-то мог ее разбудить и выгнать отсюда.

С тех пор как Мирон высадил ее из машины и оставил одну у забора больницы со скромным набором одежды в коричневом бумажном пакете, все внутри Полины будто собралось в плотный металлический шар – да так и не разобралось обратно. Она побрела с этим пакетиком напрямую через огромную клумбу, осторожно наступая на полуопавшие от холода головки бордовых монард, которыми было усыпано все, и молча вошла в ряды обветренных колонн, как в храм.

В огромной гулкой больнице ее никто не встретил. Она опустилась на маленькую рыжую кушетку в приемном покое и стала ждать, сама не зная чего. Минут через сорок в помещение вошла женщина неопределенного возраста в бирюзовом медицинском костюме. И хотя лицо ее скрывала маска, но в том, как она посмотрела на Полину – обожженную, в повязках, в маленькой шапочке на лысой голове, – и в том, как устало эта женщина приподняла золотистые, изящной формы очки, уложив их на тонкие пряди русой челки, было какое-то смутное обещание покоя.