Утром проснулся на антресолях в темноте. Услышал стайку машин, прежде чем перекатился к окну и приподнял жалюзи. Солнце веером раскрылось на одеяле. Я слез по лестнице, по столбу, оделся и вышел из дома. Холодно – видно дыхание. Небо, озерно-голубое, к югу распушилось облаками; на севере ясное, как вода. Я дошел до конца квартала. После предрассветного дождя мостовая потемнела по краю. Я перешагнул лужу. На автобусной остановке – восемь утра-то было уже? – стоял человек в клетчатой куртке, с черным эмалированным обеденным лотком; две женщины с меховыми воротниками; мужчина в серой шляпе, с газетой под мышкой; женщина в красных туфлях на больших квадратных каблуках. На той стороне длинноволосый пацан в армейской куртке стопил машины, катившие вверх по склону. Он мне улыбнулся, поймал мой взгляд. Я думал, это потому, что я вышел в одном сапоге, но он хотел показать мне что-то в небе, не привлекая внимания людей на остановке. Я посмотрел сквозь троллейбусные провода. Белые облака повисли за домами в центре; разломанные медовые соты окон истекали медью рассветного солнца. Градусов двадцать пять напыленной в небе дуги – бледная краснота, зелень, фиолет радуги. Я снова посмотрел на пацана, но возле него, поблескивая, уже тормозил «бьюик» семьдесят пятого, и пацан садился о господи о боже мой умоляю ой умоляю не могу умоляю не надо
–
Я сказал:
–
Она отпустила юбку.
– Это… наверно, хорошо, – только и смог выдавить я. – Мне они не нравились. И хорошо, что их… нет.
– Надо было тебе держать их в тетради! Я все не так сделала! Надо было тебе… – Она покачала головой. – Ой, пожалуйста,
Я закашлялся.
– Слушай, – сказала она. – Все равно я половину выучила наизусть. Можно восстановить…
– Не надо, – сказал я.
– …и Эверетт Форест сделал себе…
– Не надо. Хорошо, что их нет.
– Шкет, – сказала она, – а Пол?.. С крыши «Второго Сити-банка». Ты не?..
Тут она вздрогнула, словно увидела что-то (позади меня? надо мной? а огни у меня еще горели? я