Дальгрен

Вот что запомнилось мне из последнего разговора с Тэком про Калкинза и праздник:

– Я, Шкет, видел вчера презанятный сон. Не то чтобы меня сильно парит значение – чужие сны я толкую, своими стараюсь просто наслаждаться. Короче, ко мне пришел мелкий черный пацан, лет тринадцати или четырнадцати… Бобби? Ты, по-моему, как-то раз у меня прикорнул, когда он забегал. Во сне он стоял в футболке, и у него было полстояка (а полстояка у Бобби – это вот досюда!). Вдруг смотрю – а по крыше идет Джордж, типа в гости явился. Вошел и увидел нас. И все плакаты на стене – по-моему, хотя я не уверен – тоже на нас смотрели. И лицо у него такое насмешливое – мол, вот чего тебе, значит, надо. И мне стало ужасно стыдно. Да, а суть-то в чем – во сне мы с Бобби секса не планировали. Он хотел мне что-то показать на хую – болячку, что ли. И мне было страшно неловко, будто меня силком заставляют быть кем-то другим. Ну, с моими типическими предпочтениями – в смысле тип, а не представитель – мне бы лучше деревенского парнишку из Джорджии. Правда, Бобби я из койки ни разу не вытурил. Но сон был странный.

Первым делом я подумал: Тэк, мужик вроде очень крупный, стал гораздо меньше. Это потом уже дошло, что у крупного мужика внутри много разных компонентов, в том числе и маленький.

С ними сидели и три девушки, одна – юная и кипучая черная девица с громадной афро, сильно беременная. Все в цепях – у кого-то целых пятнадцать, у кого-то всего две. Они были грязны и болтливы. Улыбались и вели друг с другом эдакую тихую как бы беседу. В сапогах, кожаных жилетах – без рубашек – и цепях они походили на какой-нибудь мотоклуб из Ковентри. У высокого и тощего черного мальчика на верхней ступени крыльца меж каблуков сапог стояла галлонная винная бутыль, которую периодически передавали до обочины и обратно. Горлышко отирал только белый без жилета и с изрубцованным животом – до того грязной рукой, что другая цветная девушка, высокая и крупная, после него пить отказалась. Остальные засмеялись, будто в ее укоре был скрытый подтекст. Я шел по дальнему тротуару, и на меня они даже не взглянули. Поговаривают, что эти мужчины и женщины в темноте умеют преображаться в целый зверинец сияющих тварей; что у них есть оружие, которое превращает кулак в колюще-режущий инструмент с пятью лезвиями. Интересно, был ли среди них Шкет…

Интересно и другое: если писать о себе в третьем лице, делаешь себе имя или теряешь имя? Здешняя моя жизнь все больше напоминает книгу, где первые главы, даже титул обещают загадки, что разрешатся лишь в конце. Но читаешь – и подозреваешь все отчетливее, что автор потерял нить повествования, что вопросы не разрешатся никогда, или – еще огорчительнее, – что положение персонажей слишком переменится к финалу и ответы на изначальные вопросы обернутся банальностью. (Это Троя, Содом, Чатал-Хююк, Город Страшной[53]