– Все, люди, ну хватит. Вы слышали Шкета. Расходимся! Идите отсюда! Вперед!
Кто-то спросил:
– А что было-то?
Кто-то еще:
– А что он сделал?
– Я не видел. Ты видел, что было? Все нормально уже?
– Не, я только пришел.
– Эй, Шкет?
Билл.
– Когда выдастся минутка, я бы… – но кто-то заступил ему дорогу.
Вот и славно.
Шкет держал Доллара за одно плечо. Флинт за другое. Шкет пальцем буравил Доллару подмышку.
– Я же
– Так я ж не успел, – ответил Доллар. – Я им так и говорил, я им говорил: тронете меня – я к Шкету пойду. Как ты велел. – Он через грязное плечо оглянулся на Флинта: – Ты был? Слышал, как я им сказал?
Флинт потряс головой – в основном от досады.
– Но я не успел, да? Эти цветные на меня как навалились.
Перегнувшись через перила, Фрэнк сверху окликнул:
– Эй, Шкет, все хоро?..
Флинт задрал голову. Шкет не стал.
– Чё-то вот я думаю, – под мостом голос Доллара оброс эхом, – ну, знаешь? – что я им особо не нравлюсь. Бывает, наверно, что кому-то кто-то не нравится.
– Я вот к тебе особой любви не питаю, – заметил Шкет.
– Жалко просто, – Доллар повесил голову и заговорил себе в грудь, – что мне никто не скажет, чё делать-то.
– Трудно тебе, а? – сказал Флинт, даже не глянув на Шкета.
– Ой, братуха! – сказал Доллар. – Ой, братуха, я прям иногда не знаю даже. Я вечно, сука, полубольной какой-то. Жрать толком не могу. Живот болит. Пить ничего не могу, одно вино, а то блюю. Не напиваюсь, а блюю только. Одно вино могу. Половина этих, сука, ниггеров, – он покосился на Флинта, – то есть цветных, – затем на Шкета. – Ну, это
– Договори уже, – сказал Флинт.
– …половина этих, сука, цветных – они ж пьяные. Небось, потому на меня и навалились. Они б не стали по трезвянке-то. Они славные ребята, и девки даже тоже. Я ж пошутил… я не пьяный был. Ничего не пил, вино только, я ж не хотел у тебя на празднике блевануть. Хоть бы мне кто сказал, чё делать-то.
Они выступили из-под моста.
Тропа изгибалась в скалах бумерангом.
– Понимаете, да? Если б мне кто
– Может, не трогать людей, раз они могут тебя отмудохать? – предложил Флинт.
– Так а я о чем? – ответил Доллар. – Все говорят, чего
– Сейчас-то конечно, – ответил Флинт. – Когда тебя напугали до усрачки.
– Не, правда, – сказал Доллар. – Честно.
– Пойдем-ка со мной, – сказал Флинт. – Хорошо?
Наверху, у края черных перил, под деревцами поджидали Саламандр, Харкотт и девушка в бордовых «ливайсах».
Доллар похлопал глазами Шкету и пальцем отер шелушащийся уголок рта. Смотрел он грустно и испуганно.
– Мы тебя не тронем, – сказал Флинт. – Мы свое уже тоже получили. Мы только последим, чтоб ты на Шкетовом празднике больше не вляпывался.
Шкет в сомнениях отпустил Долларово плечо.
– Хоть бы кто мне сказал, что надо делать.
– Иди к ним, – сказал Шкет.
Флинт и Доллар полезли по склону среди кустов и древесных побегов.
Шкет отвернулся, не успел Доллар долезть до верха.
А вот хоть бы из всех этих людей, ради меня тут собравшихся, один кто-нибудь подошел, постучал меня по плечу и спросил, все ли хорошо
Я написал?..
И эта мысль – все равно что снова впериться в плиточный узор, по которому он бродит часами.
Я?..
Наивысочайший момент, что я помню (размышлял Шкет), – когда я голым сидел под деревом, с тетрадкой и ручкой, записывал слово, потом еще, потом еще и слушал, как они сплетаются, а небо светлело, выползая из ночи. О, умоляю, что угодно потерять – только не это…
– Эй, Шкет!
– Чего?
Но Потрошитель окликнул его на ходу, помахал и уже удалялся.
Шкет неуверенно кивнул в ответ. Затем нахмурился. И ни за какие пироги не вспомнил бы, о чем сейчас думал. Лишь одно слово в голове… артишоки.
Паук одиноко сидел на земле в «Октябре», наполовину во мраке, у прожектора, и мятым газетным комом промокал живот. Газета снова и снова кроваво хлопала перед ослепительным стеклом.
– Ты как? – спросил Шкет.
– Чё? А, нормалек. – Паук поплотнее смял газету. – Царапина. Крови не очень много.
– Прости, пожалуйста, – сказал Шкет. – Ты как себя чувствуешь? Я тебя не заметил.
Паук кивнул:
– Я так и понял. – Еще помял газету. – Я, блядь, красавец писаный, – он подтянул пятки под себя и встал, – но это просто царапина. – Он отогнул полу жилета и протерся газетой, прижал ее к животу. – С одного конца только сильно кровило.
Шкет заглянул снизу в опущенное лицо черного юнца:
– Сейчас точно нормально?
– Да вроде. Сейчас-то. Но, слышь, напугал ты меня до усрачки. Я думал, все кишки на траву повыпадут.