– Я с ним встречался, – сказал Фрэнк, – один раз в этом заведении… «У Тедди»? Давно уже. За несколько недель до того я потерял тетрадь и ему об этом сказал. Он вдруг разволновался – ужасно разнервничался, позвал бармена, велел принести тетрадь, а мне сказал, что нашел ее в парке. И что в тетради уже было много чего понаписано, я
– Серьезно? – переспросила Роксанна, словно байка ужасно ее рассмешила. – Роджеру не говори ни за что. Он решит, что его околпачили.
Билл испустил громкое:
– Ха! – в небо. – Если правда, тогда это анекдот вечера!
– Ну я что, выдумываю?
– Ты редкостную гадость говоришь, – сказала Эрнестина. – Ты считаешь, он на такое способен?
– Ты же с ним знакома, – ответил Фрэнк. – По-моему, не похож на мастера пера.
– Да куда ни плюнь – попадешь в поэта, – бросил Билл.
– И вы думаете, – это голос Кэмпа; донесся из-под моста, Шкету было не видно, – он
– Ну, может быть… – начал Фрэнк. – Я его ни в чем не обвиняю. Может, он взял только эти два. Не знаю. Может, взял всего пару строк, а я их-то случайно и запомнил…
Тельма возразила:
– Ты говоришь, они слово в слово, – и Шкет напряг слух, но ничего, кроме ее слов, не расслышал.
– Я говорю, мне так
– Любопытно, – задумчиво отметил Билл, опустив голову, – сплошь черные волосы и черный свитер. И зашагал.
Остальные следом за ним вошли под мост.
Фрэнк продолжил:
– Он мне в тот вечер сказал, что он поэт всего пару недель – по-моему, он выразился так. Да еще эта тетрадка, вся исписанная стихами, и они – ну, те два, что я прочел внимательно, – ужасно похожи на два стихотворения в его книжке. – Голос под мостом отдавался эхом. – А
Тельма (лица Шкет не увидел) вошла под мост последней.
– Ну,
– Я думаю, – донесся в ответ еще чей-то голос, – что он просто хороший… не скажу, что глупый, просто нелитературный – парень, и его такие вещи, наверно, особо не заботят. Да блин, он мне нравится. И в телохранителях у него эти ребята в цепях, поэтому я как бы надеюсь, что мы ему тоже нравимся.
– Он не подписал книжку своим именем, – сказал южанин.
– Ой, Фрэнк, а я думаю, ты просто…
Шкету пришлось прочистить горло, и последние слова Эрнестины заглушил хрип. (Беги к другим перилам, послушай, что они говорят, выходя из-под моста…) Он оглядел пустую тропинку.
В орегонском лесу, этой самой зимой, в выходной он взбирался на груду бревен, и одно покатилось, отдавило ему ногу, окровавив правую икру и порвав джинсы. Он думал, перелом голени. Но все-таки дохромал до времянки – четверть мили, сорок минут хромал. И все это время думал: «Мне никогда в жизни не было так больно. Мне никогда в жизни не было так…» Когда добрался до пустой хижины, мысль крутилась в голове мелодией, а не идеей; он сел на нижнюю койку – рабочего по имени Делман, – расстегнул ремень, стащил джинсы с ягодиц и одним движением содрал их с…
Он не закричал. Нет – легкие распластались в груди, и еще десять минут он способен был лишь легонько и часто дышать. С ноги по всей длине содрало присохшие к ткани кровь и плоть, и боль вознеслась в пределы, о существовании которых он даже не догадывался. Когда снова удалось подумать, так и не умолкнувшая мысль, связанная с воспоминанием о прежней, отнюдь не такой острой боли, зазвучала идиотски.
Он отпустил перила, и поразмыслил об этой истории (и почему-то о том, как звали человека, на чьей койке лежал с окровавленной ногой), и попытался припомнить, как откликнулся на критику Фрэнка десять минут назад.
В одну картину то и другое не лезло. (Они так легкомысленно восприняли!) Он похлопал глазами на пустую тропу.
Я написал?..
Глаза жгло; Шкет побрел с моста. Поднял было руку отереть лицо, увидел расплывшуюся траву и оборвал жест.
Одна нога обо что-то споткнулась, и он нестойко переступил.
Я помню, как их
Я помню, как менял строки, чтобы они стали более… моими?
Шкет заморгал; шершавые пальцы окружены изгибами ножей. И первый ужас
…кто-то – Доллар? – Доллар за изгородью закричал.
Шкет разбросал руки и кинулся бегом, на звук. Слишком страшило то, что осталось позади.
Он мчался в сад; низкая ветвь хлестнула по лицу.
Рукой с ножами цапнул и отбросил листву, тормознул, не добежав, и услышал (хотя и не увидел), как Доллар закричал опять, а в мыслях: господи, остальные так притихли!
Черные и бурые руки махали и крутились (а среди них – желтые волосы Тарзана и плечо цвета теста), лупили кого-то в гуще схватки. Кто-то закряхтел.
Тельма, наблюдая, втянула воздух, оцарапав тишину.