– В смысле, – смутилась Ланья, – в смысле, «Художница», как это понимается на твоем празднике. Да, я придумываю музыку; или, блядь, платье, если уж на то пошло, – ты не поверишь, до чего похоже! Но мне кажется,
– …как в Беллоне?
– Беллона – крохотная часть вселенной. О чем полезно не забывать на этом празднике. Шкет, здесь любая критика, позитивная или негативная, будет ритуальной. – Она насупилась, опустила взгляд. – Может, мистер Новик пытался сказать это?
– Может быть, – сказал Шкет и ткнулся лицом ей в плечо. – А может, зассал сказать то, что сказал Фрэнк.
– Вряд ли. – Ланья снова погладила его по волосам. – Но это просто мой личный отклик.
– Фрэнк тоже так сказал.
– Тогда прояви великодушие и поверь ему. – Теперь отстранилась она. – Знаешь, в один прекрасный день я потрясу вас всех – опубликую философский трактат толщиной с «Критику чистого разума», «Феноменологию духа»[48] и «Бытие и время», вместе взятые! Он будет составлен из тщательно пронумерованных абзацев с перекрестными ссылками, треть текста – математические символы. И назову я все это… – Она сложила пальцы щепотью, повела ими в воздухе, обозначая границы воображаемой вывески. – «Предварительные заметы к исчислению восприятия в части внимания и интенции, с анализом модальной…» – от «модальности» такое прилагательное? – «…обратной связи». Вот тогда вы попляшете! Все!
– Всегда можно назвать его «Ланья ломает лады», – предложил Шкет.
– Ох уж эти мне поэты! – в притворном отчаянии вскричала она. – Художники!.. Боже правый! – и ее горячие бледные ладони обхватили его руки, заловили его ручных чудовищ в сети.
Он вытащил их из клети и упокоил на лезвиях, что тик-тик-тикали, поворачиваясь на груди.
Ланья встала, стряхнув бирюзу на подол, и отошла к Денни. У того в кармане штанов углами выпирал пульт.
– Иди прогуляйся, – посоветовала Ланья Шкету. – Отпустит.
Он кивнул, двинулся прочь, заметил, что убегает, и сбавил шаг.
Леди Дракон выпрыгнула из-за стойки перил у подножья ступеней и спросила Малыша:
– И как тебе в башку взбрело сказать тетке такое, а? А?
– А чего она говорила, что я…
– Нет,
Адам с Кошмаром отстали от них на три шага; Кошмар ковылял к лестнице, от хохота скрючившись пополам и держась за живот. Одну штанину алых брюк от колена до отворота испачкало падение.
Адам таращил глаза под буйными кудрями; над желтыми зубами разъехалась бурая улыбка.
– Да
– Ёпта. – Малыш сцепил руки в паху. Голову он опустил, и светлые волосы раскачивались, словно он что-то теребил зубами. – Если б она не сказала… да ёпта!
На плечо Шкету легла рука Кошмара. Лицо придвинулось, тщась разъяснить, но взорвалось смехом. Пахло от Кошмара хмельным угаром. В конце концов он лишь беспомощно потряс головой и громко затопотал прочь.
Шкет перевел дух и пошел дальше, обдумывая ингредиенты безумия. Позднее он не припоминал, к чему затем обратились мысли. И эту утрату обдумывал пристальнее, чем утрату дней или имен.
Внизу Фрэнк сказал:
– Погодите минуту… погодите! Стойте!..
Шкет взялся за черные железные перила моста и посмотрел вниз на тропинку.
Смеясь, они шли, срезая путь из «Марта» в «Октябрь».
Камни покрывал мох, полировали прожектора.
– Нет, вы послушайте, вот
– Ладно. – Билл в черном свитере остановился, еще смеясь. – Что?
Тельма остановилась в сторонке.
– Не говори про него гадостей, Фрэнк, – сказала Эрнестина. – Я считаю, они
– Да он хороший парень, – сказал Фрэнк, – правда. Но я уже пару раз с ним встречался. И я как-то…
– Ну-у, – протянул мужчина с веснушчатым черепом в кольце седой поросли, – я еще нет. Но забавнее детей, чем его приятели, я в жизни не встречал. Они целый спектакль устроили. Гиббоны, я же говорю! Настоящая стая маленьких черных гиббонов!
Билл сказал:
– Большинство-то не очень маленькие.
– И я как-то не уверен, – повторил Фрэнк, – он ли это написал.
– А с чего ты взял, что нет? – обернулся Билл.