Суть, твердил он про себя, сам себя же на этом ловя, должна быть в другом. Повторяя это в шестнадцатый или семнадцатый раз, он сидел на каменном парапете и глядел на стол с бутылками, так и не взяв бокала.
– Привет! – А затем ее лицо (и по зеленым всполохам посыпались горсти алого) переменилось. – Что с тобой произошло?
Его руки обхватили ее бедра – на одном лужа синего, на другом зеленого.
– У меня кровь?
Он дотянулся до ее ягодиц, а в мыслях: какая она теплая; лицом прижался к ее теплому животу. Она запустила пальцы ему в волосы. Пред его морганием черные чешуйки порскнули серебром, и алым, и зеленью.
– Нет. Но ты как будто врезался в стену и ждешь, когда она отойдет с дороги.
Шкет издал звук – хотел начать с него следующую фразу, но снова получилось кряхтение. Его он отбросил и начал заново, чуть повыше тоном:
– Я просто… разговаривал с Фрэнком. Про мои… стихи.
Она высвободилась и запрыгнула рядом на парапет, плечом к плечу, ногой к ноге, докучливо мерцала в уголке глаза, пока Шкет разглядывал свои искалеченные большие пальцы, стиснутые на мозолистой барабанной коже сжатых кулаков. Ланья спросила:
– И что он сказал?
– Ему не очень-то понравилось.
Она подождала.
– Он сказал, тут все считают меня говорящей собакой. Все считают, что я тупой псих, что я на десять лет моложе и что все изумились бы не меньше, умей я написать свое имя – если б оно у меня было…
– Шкет… – что прозвучало гораздо тише его голоса. Она ладонью накрыла его руки. Он выставил большой палец. Она обхватила палец кулаком. – Это пиздец как жестоко.
– Или пиздец как правдиво.
– И вовсе нет! – По голосу он расслышал, что она хмурится. – Фрэнк? Который якобы публиковал стихи в Калифорнии?
Имея в виду: «А кто же еще?» – он ответил:
– Ну?
Она сказала:
– Шкет, да он завидует!
– Чего? Чему, – и вышло утверждение, не вопрос.
– Вы оба поэты. Оба выпустили по книжке. Посмотри, как все с тобой носятся. Когда вышла его книжка, вряд ли с ним так носились.
– Это слишком просто. И вдобавок мне все равно,
– Да нет! Что за глупости…
– И помнишь, как Новик юлил, когда я спрашивал, насколько они…
– Они ему
– Да ешкин кот! Ему понравился
– А с
– Ты пристрастна.
– А Фрэнк нет? Слушай, они не… – И она отпустила его палец.
Он поднял взгляд.
Она стискивала кулаки на приливном водовороте коленей.
– Мы не с той стороны подходим. – Ее нижняя губа пошевелилась над зубами, подстроила рот под новый тон. – Он прав. Ну, во многом.
В горле зародилась простая боль. Один раз сглотнув, Шкет скинул ее на дно желудка.
– Твои стихи ему не нравятся, и он, вероятно, искренен. Искренне признается, что ему не нравится. Тельме нравится, и она, вероятно, тоже искренна.
– Я все вспоминал ее имя. Как-то сложно было.
– Вот и его имя стоило бы забыть. Оба искренни, но это не значит, что правы. Это значит, что оба полагают себя правыми.
– Да, – сказал он. – Ну да. Конечно. Фрэнк про стихи так и сказал.
– Неприятно.
– Он прав про людей – про то, что все думают.
– Не все, – возразила она. – Я подозреваю, и половины таких не наберется. Тебе небезразлично, что думают люди?
– Мне… – Пауза. – Небезразличны
Она согласно хмыкнула.
– Может, зря мы пришли, – сказал он.
– Хочешь уйти?
– Нет. Хочу остаться и посмотреть, что будет. – Шкет разжал ладони на коленях. – Но может, больше так делать не стоит. А посреди всего я, пожалуй, уходить не хочу. Тут слишком много нового. – Он спрыгнул с парапета и развернулся к бару.
Денни сказал:
– А что?..
Шкет его обнял; руки Денни сначала оттолкнули его, затем вдруг крепко обхватили за спину. Шкет сунулся лицом в сухую горячую шею и подумал: у меня лицо, наверно, холодное. Он обнимал горячие плечи и думал: мои руки…
Денни разок шевельнулся, застыл, шевельнулся опять; наполовину уронил руки, поджидая момента отстраниться.
Шкет поднял голову.
Двое проходивших мимо отвели взгляд.
Шкет попятился.
Денни спросил:
– Все хорошо у тебя? – а затем глянул на Ланью.
Она ответила движением бровей.
– Нормально, – сказал Шкет, про себя отметив, что, быть может, ей противоречит.
Она спросила:
– Точно?
Шкет положил ладонь на ее блестящую коленку:
– Нормально. Кто-то сказал плохое про мои стихи. Правду или нет – другой вопрос, но я в ярости.
Ланья вздохнула:
– Видимо, вот поэтому я и рада, что не Художница.
– Вот зачем ты все время так? – Шкет отстранился. – В доме сейчас целая толпа народу слушает «Преломление»! И им нравится!