Тот, кто вышел из кустов, застегивая ширинку, спустив концы ремня по бедрам и улыбаясь… оказался Флинтом.
– А, – сказал он. – Это вы тут, – и продел ремень в пряжку.
Одна девушка сказала:
– Погоди. Вот…
– Тебе видно что-нибудь? – спросила другая и захихикала – девчонка в бордовых джинсах, которая пришла вместе со всеми из гнезда; сейчас она протолкалась сквозь заросли.
У нее за спиной кто-то озирался – Харкотт.
В другой девчонке Шкет сначала опознал гостью Роджера. Даже в трех четвертях темноты различил, как она взъерошена. А со второй попытки опознал Милли; рыжие волосы падали на темную бархатную кофту. Под кофтой было что-то металлическое и расстегнутое. Возложив руки ей на плечи, из кустов ее вывел Саламандр.
Ланья сказала:
– Боже мой! – и рассмеялась.
– Ой! – сказала Милли. – Это
В неудержимом приступе хиханек Милли с Ланьей вцепились друг в друга.
Саламандр глянул на Шкета, поморщился и потряс головой.
Шкет пожал плечами.
– Я гребень потеряла! – Милли наконец высвободилась. – Ну ты подумай, а! Потеряла гребень.
Ланья оглянулась на Шкета:
– Я вас потом найду.
И, обняв Милли за плечи, вместе с ней бежала из сада.
– Слышь, – сказал Флинт. – Неплохая гулянка.
Лишившись Милли, Саламандр пристроился к первой девушке. Наклонился, что-то ей шепнул. Она шепотом ответила.
– Да блин, ниггер! – сказал Харкотт. – Только и делаешь, что ебешься, ну?
– Ёпта, – сказал Флинт. – Твоя розовая жопа тоже наскакалась – я смотрел.
– Ну это да, – сказал Харкотт. – Но ты ж одной всунул, потом другой, потом опять той… бал-
Флинт только усмехнулся.
Тут оба заметили, что Саламандр с девушкой ретируются.
– Эй! – крикнул Харкотт и припустил следом.
Флинт пристроился к ним с другого бока.
В сомкнутом строю меж черным и белым девушка с Саламандром удалились.
– Пошли. – Денни отстранился от Шкета, и тот пошел, гадая, что в этой беседе заинтересовало Денни больше всего. Но тот, едва очутился между изгородями – одно плечо оперено тенью, другое облито огнями «Июня», – остановился и покрутил ручки на пульте. – Вот.
Джона Шкет нигде не видал, совершенно точно. Впрочем, он и Милдред узнал не сразу.
Наплыв гостей в направлении «Ноября» отрезал их от Саламандра и его спутников.
Оставив Денни, Шкет подумал: но задумывалось же побыть с ним. Цыкнул, досадуя на себя, и взошел на очередной мостик.
На его берегу фонари горели.
Навстречу вышел Фрэнк, улыбаясь от уха до уха, слегка щурясь, сияя лицом под прожекторами.
Меня он, наверно, видит силуэтом, подумал Шкет.
– Эй! – сказал Фрэнк. – Прекрасный праздник тебе устроили. Поздравляю по всем поводам. Мне тут отлично.
– Да, – сказал Шкет. – Мне тоже.
За спиной у Фрэнка, за мостом он различил вспышку металлической зелени. Ланья по-прежнему болтала с Милли, а у той восстановилась куафюра. Обе по-прежнему смеялись. Обе по-прежнему уходили прочь.
– Видел мою книжку?
– Само собой.
– Как тебе мои стихи? Мне интересно, что ты скажешь. Ты же настоящий поэт.
Фрэнк задрал брови:
– Это весьма… ну… – И опустил. – Тебе честно? Я предлагаю, потому что ты, наверно, наслушался комплиментов, тем более на собственном празднике. А настоящая честность довольно редка – может, сейчас не время, давай отложим, поболтаем как-нибудь вечерком у Тедди.
– Нет-нет, говори, – ответил Шкет. – Я так понимаю, они тебе не очень покатили?
– Ты знаешь… – Одной закаменевшей рукой Фрэнк ухватился за перила, прислонился к ним. – Я все думал, что тебе сказать, если ты спросишь. Я вообще много про тебя думал. Гораздо больше, я подозреваю, чем ты про меня. Но я вечно о тебе слышу, люди вечно о тебе судачат. И я понял: я же совсем тебя не знаю. Но мне всегда казалось, что ты хороший человек. И мне кажется, полезно будет, если кто-то поговорит с тобой начистоту, да? – Он засмеялся. – И тут я такой уже открыл рот, чтоб сказать: «Прекрасные стихи», – как и все. Это не про меня. Я считаю, лучше по-честному.
– И что ты думаешь? – В своем голосе Шкет уловил холодность и изумился; слушая себя, вдруг почувствовал, что застрял в капкане.
– Мне не понравилось.
Все дело в его улыбке, подумал Шкет, а затем подумал: нет, ты просто внушаешь себе, что это его улыбка тебе не по душе. Он сказал, что ему не понравилось, вот и все.
– Что в них плохого?
Фрэнк фыркнул и перевел взгляд на камни:
– Тебе правда интересно?
– Ага, – сказал Шкет. – Мне интересно, что ты думаешь.