Чернилами добра и зла

Ты рождён на краю.
Улыбаясь, пишу: «Слава Богу,
Нет бескостного чванства червей – едоков сердцевин».
Я люблю твой музей, но не встречусь с тобой у порога,
Чтоб распить на двоих красоту его каменных вин.

Мне почтамтом – луна, переполнена письмами ночи.
К ней дорожки бегут по воде отовсюду.
Скажи?
Это медленный камень, что временем в сферу обточен,
На котором вселенская львиная лапа лежит.

У Царя всех саванн не свирепы глаза, а печальны —
Одинок он и словно последний кронштадский маяк11.
И, мне кажется, лев не застыл, а башкою качает,
Будто в гриве застряла посмертная правда твоя.

Всё пишу и пишу…
Безответность молчание множит.
А прочтёшь ли на лунном почтамте, листы теребя —
Не узнать никогда, и надежда на это ничтожна.
Ты, наверно, у Бога, а может быть, Он у тебя.

Письмо отца

Чарли Чаплина своей дочери Джеральдине вдохновило меня на своё письмо.

У меня тоже есть дочь.

Ты пи́сала в пелёнки, я писа́л,
Взрослел, как ты.
Теперь, окинув время,
Озвучу взгляд поэта и отца:
Ты – лучшее моё стихотворенье.

Течением часов разлучены,
Где два такси и скука перелёта,
Но от твоей до той, моей весны —
Двадцатикратный журавлиный клёкот.

Все говорят: глазами ты в меня.
Передавай их дальше со своими,
Пусть видят, различают времена
И носят одинаковое имя.

И пусть их не обманет суета
И небоскрёбы Ротшильдов убогих,
Пока есть жизнь-натурщица холста,
Где «Едоки картофеля» Ван Гога.

И на пороге, года посреди,
Не жди «люблю» произнесеньем слова,
А жди, что я прижму тебя к груди
И расспрошу о чём-то пустяковом.

Под вечер вернёшься в себя