Человек в искусстве экспрессионизма

В романе отразился его бурно протекавший роман с известной актрисой Иреной Сольской. Еще более драматично складывались отношения с невестой, Ядвигой Янчевской, завершившиеся ее самоубийством в 1914 году, что привело молодого писателя к глубочайшему душевному кризису. Попыткой (правда, не слишком успешной) преодолеть депрессию стало путешествие: друг еще с лицейских времен, ставший к тому времени известным этнографом, Бронислав Малиновский предложил Виткацию должность рисовальщика и фотографа в своей экспедиции и увез его в Новую Зеландию, на Цейлон и в Австралию. Здесь и узнал Виткаций о начале войны, ставшей Первой мировой. Будучи российским подданным, он решил вернуться в Россию и вступить в армию, считая, что таким путем сможет служить Польше; он был уверен, что славянин не должен воевать на стороне немцев (как это пришлось делать полякам из той части Польши, которая после разделов входила в состав Австро-Венгрии). Долгим и трудным путем Виткаций добрался до России и в октябре 1914 года появился в Петербурге, ставшем Петроградом.

* * *

С конца XXIII века и до начала Первой мировой войны в Петербурге жило и трудилось до четверти миллиона поляков, создавших свою национальную общину. Причем, как утверждает Я. Тазбир, даже в периоды национальных катастроф здесь складывались большие и удачные карьеры: поляки чаще всего бывали юристами, инженерами, врачами, предпринимателями¹⁶. Нередко они становились и преподавателями в различных учебных заведениях: так, профессором Университета и деканом историко-филологического факультета был многие годы известный лингвист Я. Н. Бодуэн де Куртене, из школы которого вышли многие русские лингвисты и литераторы – Л. Щерба, В. Виноградов, В. Б. Шкловский, А. А. Блок и др.¹⁷ Курс обучения в Петербургской Академии художеств прошли Г. Семирадский, Ф. Рущиц, С. Ноаковский, К. Кжижановский. В Николаевской Инженерной академии и училище при ней многие поляки получали высшее военное образование (среди них был Владислав Стшеминьский)¹⁸.

Служили поляки и в армии, причем достигали нередко высоких чинов; ко времени приезда Виткация в Петроград в генералитет российской армии входил Ян (Иван Александрович в русской транскрипции) Яцына, который и помог молодому соотечественнику поступить в элитный Лейб-Гвардии Павловский полк, что, по словам самого Виткация, было «чертовски трудно», поскольку у него не было нужных документов. В гвардию же он, по собственным словам, вступил для того, чтобы перед отправкой на фронт побывать в Петербурге у своих родственников¹⁹.

Виткевичи давно укоренились в Петербурге. Больше того – одна из старых петербургских легенд, сохранившаяся до сих пор, была связана с членом их рода, а именно с Яном Проспером Виткевичем (1808–1839), приходившимся Виткацию двоюродным дедом. Судьба его была воистину фантастической, и ей следует посвятить несколько слов, тем более что отечественные исследователи редко ее затрагивают. Между тем история Яна Проспера была хорошо известна Виткацию и не могла не найти отклика в его душе.

Оказавшийся в 1824 году в России совсем юным в качестве политического ссыльного в результате репрессий в Вильне, завершивших «дело филоматов», затронувшее также Адама Мицкевича, Ян Проспер был направлен рядовым в пятый батальон Оренбургского корпуса Орской крепости – «навечно, без права выслуги, с лишением дворянства». Однако выдающиеся способности к языкам и интерес к этнографии изменили его судьбу. Виткевич, ко времени ареста уже хорошо знавший французский, немецкий и английский языки, самоучкой овладел персидским (фарси) и местными казахским, киргизским и чагатайским языками, что было отмечено его начальством: молодой ссыльный был назначен проводником и переводчиком к известному ученому и путешественнику Александру Гумбольдту, посетившему эти области России в 1829 году. Гумбольдт, высоко оценивший знания и способности юноши, горячо ходатайствовал за него перед губернатором Оренбурга и высоким петербургским начальством, что помогло Виткевичу в 1830 году получить чин унтер-офицера. Тогда же он обратил на себя внимание Оренбургской пограничной комиссии, негласно занимавшейся разведывательной деятельностью; сюда он и был переведен в 1831 году.

В последующие десять лет Виткевич выполнял целый ряд разведывательно-дипломатических поручений в киргиз-кайсацких степях, участвовал в военных действиях, сумел переодетым проникнуть с торговым караваном в Бухару, где отстаивал интересы русских торговцев и собирал информацию, касающуюся британских интересов в Средней Азии. В 1836–1837 годах он сопровождал в Петербург посланника афганского эмира Дост Мухамед шаха и служил переводчиком при тайных правительственных переговорах. Одновременно молодой офицер сохранил интерес к истории и этнографии: «Записки о Бухарском ханстве», составленные по рассказам Яна Проспера его оренбургским другом, известным лексикологом В. И. Далем (кстати, тоже бывшим ссыльным), сделали талантливого поляка одним из первых российских востоковедов.