Блокада

Не совсем безобразное, скорее многообразное здание фабрики-кухни все чаще и чаще привлекало к себе голодное внимание разнообразной блокадной публики. Куском хлеба в 250 гр. весь день сыт не будешь. Непригодные к армии, но вполне способные к спекуляции, вымогательству и надувательству типы, маклаки и великие комбинаторы, редкие числом и жалкие видом студенты-выпускники целыми днями толкались здесь, в коридорах всех этажей, с неизменным стремлением к верхнему – в столовую для ремесленников.

Серая громада фабрики-кухни возвышалась среди опустыневшей Нарвской площади, как утес с птичьим базаром в Ледовитом океане: галчата-ремесленники, стервятники-спекулянты, орлы-комбинаторы, белые вороны-студенты – торг, галдеж, дележ, ругань и драки.

Бас первый влез в болото спекуляции. Но за его трофейные швейцарские часы первый спекулянт предложил всего лишь кило хлеба. Бас был так оскорблен, что хотел стукнуть «спикуля» по «кумполу» – едва удержался, но хлеб отобрал одним вращательным движением глаз и хватательным – могучей руки. Потом, узнав, что это была нормальная цена (уже устанавливались какие-то нормы и цены), он сокрушался – недолго, правда, и не совсем искренне, зато белыми стихами.

– Дал маху я, друзья. Но ничего, отдам ему часы я – пусть только попадется мне он вновь.

Спекулянт попадался ему не раз, но моментально скрывался в птичьем базаре.

– Ишь какая недоверчивая тварь, – ворчал Бас, недовольный.

– Подождите немного, милая моя, вернее – наша, еще месяц блокады – и все голодные красавицы будут у ваших ног, – обещал Саша доброй официантке, нетерпеливо выслушивая от нее всегда одно и то же возражение:

– Ах, что вы, бросьте…

– Кавалеры Золотой Звезды будут срывать вам звезды со своих мундиров, а мы, поэты, – с неба.

– Ах, что вы…

Добрая девушка, окончательно названная Маргаритой, явно благоволила Саше. Она уже была готова выбросить из головы одним взмахом глянцевых черных кудряшек свои прежние увлечения, которые, как говорится, все были налицо и просили только «дать пожрать». Саша потихоньку декламировал им за столом, воскрешая забытую, введенную Басом когда-то, чуть не на первом курсе, манеру говорить стихами, белыми и «красными»:

– Пусть после вас я, о вы, обормоты,
Буду последний у ней,
Но только по счету.
Вы скроетесь в область теней.
Вы в прошлом одною ногою,
А я в настоящем – другою.

Обормоты молчали, равнодушные. Поэт обиженно разглаживал большим пальцем творческие морщины, набежавшие на лоб.

– Иногда мне кажется, о Маргарита, что я никто иной, как Фауст, или Фауст-Златоуст, как хотите, на выбор дороже. Каждый раз, когда вы приносите кашку, мне хочется воскликнуть: «Остановись, мгновеньишко, ты прекрасно!»

Взволнованная девушка бежала на кухню и шептала кухарке:

– Вы подумайте, тетичка, он называет меня прекрасной, а сибе – Хваустом.

– Ну и дура ты неопытная. Кто же верит скубентам. Им лишь бы пожрать…

Маргарита приносила Фаусту со товарищи еще по одной порции каши.

Но однажды Маргариту не нашли в столовой.

– Ее уволили, – сообщила старушка-уборщица. – И с сегодняшнего дня обеды будут отпускаться только ремесленникам.

– Ах, что вы! – огорчились. Но делать было нечего. Нет ничего глупее, как сидеть за столом, зная, что ничего не будет подано. С видом оскорбленного достоинства ушли, не солоно хлебавши. А вслед за ними через несколько минут на четвертый этаж нагрянули охотники-милиционеры, и птичий базар разлетелся без единого выстрела.

Не впервые, но на этот раз особенно обидно несытые, друзья разошлись в разные стороны, будто каждый своей тропой, по какому-то следу. Голодные, хищные – будут они бродить по городу, поглядывая на небо и прислушиваясь.

Дмитрий и Саша, как обычно, остались вдвоем.

Дмитрий вспомнил о сестрах и предложил пойти к ним: «Сейчас или никогда». Но Саша не согласился:

– Ты эти свои фаталистические штучки брось. Почему именно сейчас, и почему никогда?

– А потому, что все откладываю – в долгий ящик.

– В блокадном смысле «долгий ящик» – это просто гроб. А вся блокада – это игра в долгий ящик… Пройдемся лучше на Путиловский завод, посмотрим.

Там их застал обстрел, как всегда неожиданный и шквальный. Вспомнили поговорку: «Хочешь уцелеть – прислоняйся поближе к военному объекту». Но на этот раз ошиблись. Прислонились к высокому красно-кирпичному заводскому забору – и сразу же за спиной громыхнуло, затрещало, что-то посыпалось, будто песок. Но – нет, не песок: это ровный, плотный, полотняный шум пламени. Словно огромное красное знамя шелестело по ветру.