– Это было, – продолжал, вытаскивая ус изо рта, – в 1918 году. Потом снова– по винтику, по кирпичику– собрали завод. А теперь что же получается – целые цеха в воздух взлетают… Боже мой, неужели нельзя нащупать эти немецкие батареи?
– Павел Петрович, я вот часто думаю, какие мы все были наивные дураки, – сказал Бас вопросительным тоном, – я имею в виду молодежь. Ведь с детства мы все привыкли думать, что рабочие всего мира не дадут капиталистам напасть на нашу страну – отечество всех трудящихся. А они еще как дали. Сами навалились. Разве немецкая армия не состоит главным образом из рабочих? Разве теперь они не грабят наши города и села, не убивают женщин и детей, часто без всякого приказа начальства? Я же их насмотрелся… Есть, конечно, и люди, но я был в тылу – там одна рвань. А наша пропаганда твердит, что мы воюем не против всего немецкого народа – он, мол, не виноват, а только против фашистов. Зато немецкий народ весь против нас воюет. Как вам это нравится?
– Ваше возмущение вполне справедливо, молодой человек, – ответил профессор. – Я не великий гуманист и не большой политик, и не хочу выносить априорный коллективный приговор немцам. Но мое мнение – большинство из них виновато. Разумеется, тут и психоз войны, и ажиотаж грубой пропаганды и дурацкая теория «юбер аллее». Если эту дурь из них выбить, глядишь, и нормальными людьми станут. А то ведь совсем одержимые.
Больше всех волновалась обычно Сара Переляк – единственная студентка-выпускница, умница, ярко красивая, еще довоенная любимица всего института. Она особенно ненавидела немцев – как еврейка, а еще за то, что в начале войны на окопах была легко ранена излетной пулькой в хорошенькую головку… – «И хоть бы убили, сволочи, а то ведь только прическу испортили». Она спросила: – Что же мы будем делать, если этот самый – Путиловский – выйдет из строя?
– Ну, не так просто разбомбить такую махину. Главное, чтобы не придвинулись к нему да не захватили в свои лапы. Артиллерия – что ж… Кто это сказал, что она – бог войны? – профессор забыл.
– Да этот же самый – как его – Сталин.
Дружное «га-га» громыхнуло из десятка грудей. Сара удивленно таращила неожиданно голубые глаза, как будто не знала, что ее одесский «диалект» обычно восхищал всех.
– Так вот, – продолжал профессор, – все мы под этим сталинским богом ходим. Ничего не поделаешь – судьба. Надо смотреть правде в глаза. Блокада – это успех и неуспех противника. Следует признать, что операцию по окружению Ленинграда, одного из крупнейших городов мира, немцы провели с большим блеском, но всем известно, что вначале они хотели его взять сходу, одним ударом в лоб. Это им не удалось. Теперь их задача ясна: взять нас измором. Это, может, удастся, а может, и нет – вопрос времени. Около тысячи тонн металла обрушивается на нас ежедневно: сотни очагов поражения, тысячи жертв, пожирающие город пожары. И все мы получаем младенческий продовольственный паек. Это – самое страшное. Но мы должны держаться, лети мои. Надо, чтобы сердце было – как железный лермонтовский стих, облитый горечью и злостью.
Профессора прервали аплодисменты.
– И еще – уж раз я так настроился на поэтический лад – я напомню вам стихи вашего любимого поэта Маяковского:
Не знаю, как там насчет пяток, но что Питер с Невой и Кронштадтом – правая рука России, это я понимаю. Поэтому не нужно думать только о том, что нам тяжело. А легко ли России без нас сражаться одною рукою?
– А почему же, – спросил Саша, – на последней пресс-конференции иностранных журналистов начальник Совинформбюро Лозовский на вопрос, правда ли что под Ленинградом немцам удалось замкнуть кольцо блокирующих город войск, ответил, мягко выражаясь, не совсем правдиво: «Действительно, – сказал он, – под Ленинградом немцы имеют частичные успехи». Ха! Ничего себе – частичные.
– Румяный критик мой, насмешник толстопузый. Ка-ак хакну я тебя по кумполу сейчас, – почти прошептал Бас.
– Конечно, врать нехорошо, – сказал добрый и умный профессор, с огорчением хрустнув усом во рту, – но, может быть, иногда полезно. Ведь правда о блокаде так же страшна, как и сама блокада. На Ленинград смотрит весь мир. Больше того – вся Россия. Пусть она пока не знает о наших муках, пусть они не поколеблют ее дух.