Андрей Столяров

Чак в эту ночь успокаивал нас как мог. Сам он считал, что независимо от причины «бунта» мы поступаем правильно. Рано или поздно, мы такой ультиматум все равно должны были бы предъявить. Так почему бы этого не сделать сейчас, в самый благоприят­ный период, когда структура административного под­чи­нения еще четко не определена. Конкретная причина протеста, говорил он, не столь уж важна. Гораздо важнее то, чтобы мы про­явили себя как организованное смысловое сообщество, как самостоятельная единица, имеющая права, которые никто не может у нас отобрать. Если мы сразу же на этом не настоим, нас будут в дальнейшем рассматривать лишь как обслуживающий персонал, который должен без возражений исполнять любой административный приказ.

Аргументы его выглядели вполне логичными, но мне все же было как-то не по себе. Слишком уж неожиданно закрутился этот водоворот. Связан он был с мерами секретности и безопасности, которые с самого начала попытался установить наш Комитет. Мы, разумеется, понимали, что и то, и другое необходимо, прес­са уже больше месяца вскипала самыми дикими предположениями, никому не хотелось, чтобы таблоиды, тем более «на­род­ные» электронные СМИ, обмусоливали едкой слюной каж­дый наш шаг. Определенные ограничения были естественны, и меня, на­при­мер, нисколько не удивило, что сразу же по при­бытии в Центр нас вежливо попросили сдать сотовые телефоны, вместо них выданы были другие, специальные аппа­раты, замкнутые исключи­тельно на внутреннюю локальную сеть: выйти во внешний мир с них было нельзя. Связываться с родственниками, коллегами или с друзьями нам разрешалось через особый переговорный пункт, и кстати, хоть напрямую об этом объявлено не было, но как-то под­ра­зумевалось само собой, что наши разговоры будут прослушиваться, как будут прослушиваться и разговоры по локальной сети. Непри­ятно, конечно, но все же как бы в порядке вещей. И, между про­чим, когда я, будучи еще в Эр-Рияде, позвонил оттуда до­мой, Анжела мне сообщила, что как раз вчера вечером к нам на квартиру приходили двое мужчин, представившихся сотрудни­ками ФСБ, и очень подробно расспрашивали ее обо мне, в том числе — не имеются ли у меня какие-нибудь психические или сексуальные отклонения.

— Вежливо так расспрашивали, почти три часа, записывали ответы на диктофон. Ну насчет отклонений я им ответила — один, который моложе, даже слегка покраснел!..

Я, конечно, попытался устроить Лавенкову скандал, но Андрон даже слушать не стал, скучно заметив:

— А ты чего ожидал? Взрослый же человек. Конечно, будут просвечивать и меня, и тебя. И всех, кто причастен к процедуре Контакта. Надеюсь, Анжелка твоя ничего не брякнула? Люди, склонные к маргинальному сексу, считаются ненадежными…

В конце концов я махнул рукой.

Но тут, в гостинице, все выглядело по-другому. Выяснилось, что во всех номерах смонтированы компактные видеокамеры. То есть наблюдать за нами будут круглые сутки. Обнаружил это, конечно, Юсеф, сам я на черный глазок, подсматривающий из угла, внимания не обратил. И вот, надо же — не поленился обойти все три этажа, через час в конференц-зале образовался стихийный ми­тинг. Руками, замечу, опять-таки никто не размахивал и немедленно выйти на баррикады не призывал, но общее мнение было единым: мы не подопытные морские свинки, чтобы реги­стрировать и исследовать каждый наш шаг. У нас есть право на частную жизнь. Предложе­ние немедленно на­чать забастовку бы­ло все же отклонено, но протест против видеонаблюдения под­писали практически все.

— Ну-ну, — с иронией сказал Лавенков, заглянувший ко мне после митинга на пару ми­нут. — Съест-то он съест, да кто ж ему даст.

Тем не менее с середины сле­дующего дня видеокамеры из номеров начали уби­рать. Гово­рят, что на бурном заседании Комитета наш протест неожиданно под­держал сам Лорд, при­грозивший, что в против­ном случае по­даст в отставку. Господину Петру Буреску с его «сигуранцей», координировавшему в Центре работу спецслужб, в этот раз пришлось отступить. В пузыре­нии митинговых страстей, как-то запамятовалось, что но­мера наши могут еще и про­слушиваться, но когда сообразили об этом, собирать второй митинг уже никто не хотел. К тому вре­мени образовались у нас другие заботы. Пер­вона­чаль­ный энту­зиазм быстро угас. Тем более что обнаружить «жучки» можно было лишь с помощью специальной аппара­туры, которой мы, экс­перты, естественно, не распола­гали. Пришлось поло­житься на честное слово господина Буреску, что никаких «жучков» в наших номерах нет.